— Вдова, ну вдова, — ныл он. — Ну, хотя бы лизуна или замороженный сок чамуки…
Мальчишка, как я и сказала, был незнакомым, а я еще в первые дни жизни в Красных Горах поняла, что сторговывать что бы то ни было у приезжих — последнее дело.
— Мне ничего не надо, — проворчала я. — Пройти дай!
И на всякий случай сдвинула чуть ближе к затылку джу, чтобы паренек увидел цвет моих волос и, осознав, чьей дочерью я являюсь, оставил меня в покое. Паренек оскалился, скользнув взглядом куда-то мне за спину, и отступил на пару шагов к стене ближайшего дома. Я испуганно оглянулась, почувствовав неладное, но на улочке больше никого не было.
«Совсем у тебя нервы, Эстэри, расшатались», — подумала я и свернула к двери, над которой красовалась вывеска «У папы Мо».
Папаша ждал меня в главном зале инна и, что явно было плохим знаком, фактически ничего не ел (зная об аппетите родителя, засчитать кружку ароматного травяного настоя и огромный кусок пирога за полноценную еду я не могла). Тыльной стороной ладони он утер блестящие от мясного сока губы и вопросительно шевельнул темно-рыжей бровью.
— Принесла?
— Да, вот, — улыбнулась я и опустила руку к поясу, где у меня висел мешочек с ценными бумагами. Сердце пропустило удар, и я метнула испуганный взгляд на Папашу, потому что мешочка не было.
— Что такое? — ласково улыбнулся он. — Потеряла что-то?
— Деньги, — едва не плача выдавила из себя я. — Тридцать семь тысяч в ценных бумагах. За ярмарку. Я…
И осеклась.
Давешний мальчишка с марша, появившись откуда-то из боковой двери, скользнул Папаше за спину и зашептал тому о чем-то прямо в ухо.
«Проклятые морги и моржья отрыжка! Чтоб вы все сдохли тут! — мысленно костерила я свою невнимательность, наивность и глупость. — Свободной жизни обрадовалась, идиотка. Птичек слушала, солнышку улыбалась… Дура! Какая же я дура!»
Глянула на довольный блеск глаз Папаши Мо и с пугающей ясностью поняла: он нас никогда не отпустит.
— Меня ограбили, — обреченно прошептала я, глядя на хихикающего паренька. Вот же малолетняя сволочь! — На марше.
— Ай-ай, — Папаша сочувственно причмокнул и, отклонившись чуть влево, проорал:
— Эй, на кухне! Я долго еще буду ждать свой завтрак!? — а потом повернулся ко мне и ласково так:
— Не расстраивайся так, детка. Ну, украли и украли. Морги с ними, с этими бумагами. Не иначе, как эта сволота, из приезжих аферистов, тебя и грабанула. Поймаю — бошки им отверну, это я тебе обещаю…
И повторил:
— Не расстраивайся. Я к тебе Оки пришлю, он поможет сплатный календарь составить. Сколько там было? Тридцать семь тысяч?
Живая вода! Как же мне хотелось вскочить на обеденный стол и, схватив столовый нож, вонзить его в Папашу. И еще раз, и еще, и еще, чтобы черная кровь булькала в распоротом горле… Я опустила глаза и прошептала:
— Как скажете.
— Скажу, — ухмыльнулся он. — И это, детка… Если тебе в твою чудную голову придет еще какая замечательная идея насчет того, как можно заработать — не стесняйся, сразу ко мне беги, в любое время дня и ночи. Понимаешь, о чем я?
«Никогда. Он никогда нас не отпустит».
— Понимаю, — скрипнув зубами, я поплелась домой, чтобы отменить праздничный завтрак и выслушать от Рейки кучу нелицеприятных комплиментов о моей дурости и невнимательности. Впрочем, подруга очень быстро сдулась, признав:
— Хотя, думаю, принеси ты ему все тридцать семь тысяч, он бы все равно что-то придумал. У таких, как Папаша, в рукаве всегда припрятан какой-нибудь козырь. Не плачь, Эр, прорвемся. Придумаем что-то еще…
Но глаза у Рейки не сверкали, предвкушая очередную аферу, а брови болезненно хмурились.
— Я бы мог сделать так, — проговорил Рой, который тоже присутствовал на несостоявшемся праздничном завтраке, — чтобы Папаша однажды вышел прогуляться и не вернулся. И, скажу я вам, с превеликим удовольствием.
— С ума сошел! — в один голос возмутились мы с подругой.
— Он, конечно, гнилой киру, — пояснила я, — но все-таки человек. Я жить потом не смогу, зная, что ты его из-за нас…
Рой вздохнул и осуждающе покачал головой: наша единодушная принципиальность в этом вопросе его, совершенно определенно, не обрадовала.
— Мое дело предложить, — произнес он, а мы вздохнули и, отложив мечты о переезде в долгий ящик, вернулись к обыденным делам и ежедневным проблемам.
А дня за три до Новорожденной Звезды в наш дом без стука вбежал запыхавшийся и абсолютно счастливый Оки-са-Но.
— Вон пошла, — рявкнул он с порога на Рейку. — Мне с твоей сестрой поговорить надо.
И положил на стол какую-то тряпочку, в которой я с удивлением узнала браслетик, похожий на те, что плела для Мори. Ничего такого: немного здоровья, немного веселья, немного удачи в его исследовании окружающего мира.
Рейя недовольно нахмурилась, глядя на остроносого помощника Папаши, а я кивнула ей, чтоб не вмешивалась. Подруга понятливо опустила голову, схватила шубку и поводок, проворчав:
— Пойду погуляю с Ряу, — и вышла вон, а я перевела взгляд на Оки-са-Но, и, вскинув бровь, произнесла:
— Это что-то должно означать?
— Должно, — плотоядно ухмыльнулся наглец. — Например то, что сегодня же вечером ты окажешься подо мной.