Тринадцатая девушка Короля

— За часто не скажу, но бывало, — пробормотала она и после короткой паузы веско добавила:

— Ваканция у него такая. Это понимать надо.

— Что у него, простите? — совершенно искренне растерялся я.

— Ваканция, — пояснила женщина. — Вроде и столичный парень, образованный, а простых слов не знаешь. Ваканция. Профессия, стало быть. Должность.

Я неслышно хмыкнул и кивнул.

— Понятно. И что за ваканция такая?

— Так стряпчий у Папаши Мо. Ответственный человек… туточки он, господин ворнет. Пришли мы.

Женщина остановилась перед кривоватой двустворчатой дверью, которая, если верить запаху, вела в стайник, и бросила на меня умоляющий взгляд.

— Я вас тут подожду, ладно? — жалобным тоном попросила она и пустилась в сумбурные объяснения. — Просто он там… знаете? А я и так теперь спать спокойно до конца жизни не смогу.

— Воля ваша, — стараясь выглядеть холодным и уверенным в себе специалистом, которым я пока, если уж говорить начистоту, не был, я кивнул женщине и, взявшись за отполированную частыми прикосновениями ручку двери, вошел внутрь.

Глазам понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к неожиданной после слепящего зимнего солнца темноте, и я постоял на пороге, вдыхая запах прелой соломы и животного духа.

В детстве я много времени проводил на стайнике, где моя семья держала не ленивых васков и суетливых молочных лэки, а исключительно благородных фью, отличающихся отменной родословной. Мне в те времена на родословную было плевать, меня больше интересовало, позволит ли стайер[47], неизменно ухаживающий за нашими фью вот уже не один десяток лет, покататься, а если позволит, то на ком и как долго.

Я вздохнул. Настоящий породистый фью под моим седлом в последний раз был еще до ссоры с отцом. Не то чтобы в Академии не уделяли время верховой езде, но разве можно было сравнивать казенных полудохлых кляч, которых на академический стайник отправили лишь потому, что от них отказался мясник, с теми тонконогими и гладкошерстными скакунами, на которых мне доводилось кататься в годы детства и ранней юности?

Тем временем глаза мои привыкли к темноте, и я без особой охоты вынырнул из воспоминаний, чтобы с головою окунуться в проблемы дня насущного.

Покойный лежал посреди стайника в центре темного пятна, которое, судя по всему, было его собственной кровью. И одного взгляда на него мне хватило, чтобы понять, с чего вдова взяла, что его именно «уби-и-и-и-и-ли», а не, допустим, он с собой покончил, или вообще какой-нибудь несчастный случай приключился. Не знаю… Васк на рога поднял, да мало ли что бывает?!

Права вдова была и во втором: сделать это могли только ироды. Необязательно, конечно, во множественном числе, покойный, хоть и был росту высокого, если судить по занимаемой им площади, телосложением обладал вполне тщедушным, а потому с ним бы без труда справился и один человек… Если конечно допустить на миг, что человек способен на такое зверство.

Руководитель практики в бытность мою студентом, да и бригадир потом, говаривали, что я еще не раз за время службы удивлюсь, на какую жестокость способны люди, и не раз прокляну тот день, когда мне в голову пришла идея стать шерхом. Сегодня я впервые столкнулся с одним из тех случаев, о которых они говорили.

Не знаю, кому и чем не угодил покойный, но из всего выходило, что не угодил, да к тому же сильно. Я не был специалистом по анализу смерти, нам преподавали лишь азы этой сложной науки, а потому сказать о том, как быстро умер бедняга и сильно ли перед смертью мучился, я смогу не раньше, чем через седмицу после обнаружения тела — семь дней — это тот минимальный срок, который необходимо выдержать прежде, чем поднимать мертвеца и задавать ему вопросы, а потому законодательно ввели правило о том, что до получения более веских оснований датой смерти считать миг обнаружения покойного.

Но я и тогда уже мог сказать, что смерть несчастного не была легкой. Изуродованное лицо, на правой руке не хватает двух пальцев — видимо их отсекли, когда он защищался — вместо грудной клетки кровавое месиво, широкий след от ножа на горле, из приоткрытого рта… Я наклонился ближе, чтобы рассмотреть, что же именно торчит изо рта убиенного и едва не осквернил беднягу содержимым собственного желудка.

— Ну, по крайней мере стало понятно, зачем ему штаны спустили, — пробормотал я. — Надеюсь, хотя бы эту подробность несчастная вдова не успела рассмотреть.

Покрутившись еще какое-то время по стайнику, я подробно описал место преступления, прихватил с собой внушительного вида мясницкий нож, которым, по всей вероятности, и наносились удары, и вышел во двор в поисках жены усопшего. Снаружи мало что изменилось. Народ по-прежнему клубился и жужжал, будто стайка любопытных нектаринов[48], вдова Но, зябко кутаясь в пуховый платок, сидела у приоткрытого окна. Где-то плакал ребенок. Толстый брок[49] на крыльце лениво мыл перепонку между пальцами на задней лапе.