Тринадцатая Мара

Ровная местность сменилась неровной: справа встала каменистая гряда, теперь тропка пробиралась вдоль неё, сторонясь покатого обрыва слева. Наверное, где-то там лощина, ущелье. Под ноги я почти не смотрела – горечь, странное чувство поражения застилали внутренний взор, – и зря: не заметила, когда ступила не туда, когда сухим селем поехала под подошвой почва, сорвалась вместе со мной, будто долгое время ждала путника, притворялась стабильной, чтобы при малейшем колебании начать движение вниз.

Схватиться за камни не удалось, кустов на пути вниз не встретилось – пару секунд меня несло вниз с горы вместе с грязью, как по снегу, а после обрыв… Обеими руками я схватилась руками за выступающий, болтающийся корень чахлого дерева, повисла на нем как неумелый акробат и ощутила вдруг близкий конец.

– Сидд… – мой голос тихий, почти не пробивающийся через спазмированные связки… – Сидд…

Он не успеет. Или не захочет успеть. Подумает: «Я предупреждал». У него нет причин меня спасать, он только что увидел мою темную сторону во всей красе, увидел, на что способна неконтролирующая себя мара, погрузившаяся во мрак. Корень болтался, как витой канат, лопались под пальцами растительные волокна – пара секунд, и я окажусь на дне лощины.

Но послышались его шаги, мне в лицо полетели новые комья земли, скатившиеся от толчков подошв Инквизитора. В лицо, в глаза, в рот – я опять скривилась от рыданий. Как же я устала от всего этого. Левая рука не держит хватку, и новые удары судьбы уже не держит душа.

Он навис надо мной, срывающейся вниз, и наш взгляд глаза в глаза тянулся долгую секунду.

– Спаси…

Он не спасет. Он долго хотел, чтобы я погибла, теперь ему не нужно прилагать усилий, нужно просто «перестоять».

– … Кьяру… – прошептала я.

Я слишком давно надломилась и пыталась себя склеить. К черту.

«Пусть он спасет Кьяру», – попросила я небеса честно и искренне, как последнее желание.

Зажмурилась в рыданиях, всхлипнула и разжала руки.

Он ухватил мои запястья в тот момент, когда я себя «отпустила».

Упираясь в булыжники подошвами, вытянул меня на себя, и я повалилась поверх мужского тела. Не чувствовала ничего, кроме ужасающей скорби, – сколько можно клеить жизнь, которую уже не склеить. Править сломанную судьбу, держаться за края разъезжающейся трещины. Я рыдала молча, рыдала печалью всего мира, утыкалась носом в чужую грудь. Я выла. А подо мной пульсировало и стучало мужское сердце.

Боль постепенно отступала, стихала буря из отчаяния, все реже сковывали горло всхлипы.

Он не упрекнул, не рыкнул: «Я предупреждал».

Он просто почувствовал, когда можно двигаться дальше, перевалил меня на склон, крепко взял за руку и помог выбраться, а после попросил:

– Дальше иди рядом.

* * *

Вечер бесконечного дня. Костер. Единственная палатка слева – его.

Меня почему-то больше не донимали иллюзии, не вползали в мозг кошмары – просто тихо, просто пусто. Может, тот, кто подбрасывал дрова в костер, помог защитой? Если так, он все равно бы не признался. Я глядела на пламя и время от времени пила воду из бутылки, которую мне выдали по прибытии на место ночлега. Ничего уже не надо ни от кого, ничто больше не пугает. Просто все равно.

Веда была права, когда говорила, что я ничего не знала о боли до встречи с этим мужчиной, до этого похода. Зато теперь, кажется, знала все, я больше не боялась новой, я вдруг приняла в себя знание о том, что все равно уже ничего не починить. И стараться сделать это – лишь тратить впустую время.

– Почему ты спас меня? Ведь мог бы этого не делать, – спросила я того, кто сам в диалог вступать не желал. Мне негде спать, мне нечего есть, невозможно помыться, сменить одежду. Просто я – пылинка во Вселенной – и просто земля под ногами. Вот такие простые составляющие уравнения. Никогда еще я не чувствовала себя более бездомной, нежели теперь.

Не знаю, хотел ли Сидд отвечать, но ответил после молчания:

– Ты «компас».

Он врал. И знал о том, что я об этом знаю.

– Утром ты смотрел, как я запускаю поисковое заклинание. Ты сделал магический слепок формулы. И ты в этом хорош.

«Я больше не нужна тебе как компас».

Увы, это так. Теперь он мог отыскать Мэйсона без моей помощи.

Мой спутник не стал делиться мыслями, достал банку с перловкой, отыскал походную сковородку, приладил её над костром и вдруг задал встречный вопрос:

– Ты когда-нибудь подходила так близко к краю, как сегодня?

Он про черный колодец.

– Нет.

Думала, не станет прояснять, но Инквизитор все-таки желал это знать.

– Что заставило тебя отступить?

Трусость? Нет. Страх? Нет. Кьяра? Нет, даже не она.

– Просто в самый последний момент, – ответила я честно, – под всей этой шелухой, ты хочешь остаться для себя кем-то.

Остаться кем-то в собственных глазах, даже если призрачная власть очень близко, даже, если она дразнит тебя триумфальным звоном будущих черных побед.

– Почему, – спросил он, когда выложил на сковороду разогреваться кашу, – старшие мары не учат младших управлять силой? Так было раньше.

Запах дыма успокаивал, он был в этой глуши чем-то родным, знакомым. Я допила воду.