Тринадцатая ночь. Роман-гипотеза

— При всех жертвах в Беслане… при всем том бардаке… за то, что бандиты оттуда не ушли, Владу надо памятник поставить при жизни. Тогда здесь был сумасшедший дом. Предлагались разные варианты. А Влад сказал: это надо прекратить раз и навсегда. Иначе они нас затерзают. Они убивают наших людей, а мы им предлагаем миллионы и самолет в теплые страны? И он оказался прав. Больше не было бесланов. Беслан — это победа, а не поражение.

Георгий Васильевич не мог не поблагодарить судьбу за то, что это не он три года назад — возможно, сидя в этом самом кресле — решал, как поступить с бандитами, захватившими в заложники тысячу с лишним детей и взрослых. Начальник службы безопасности посмотрел на загоревшийся экран мобильника и с тревогой поднес аппарат к уху. Через мгновение тяжелые веки Петровича поднялись, глаза выкатились из орбит. Его суровое лицо исказила гримаса:

— Влада похитили!

Глава шестая, из которой следует, что сильные мира сего тоже бывают вынуждены «включать дурака»

Владислав Владиславович Букин не для того задумал эту, прямо скажем, рискованную операцию, чтобы в те немногие часы, когда он мог побыть самим собой (а самим собой он мог побыть, перестав быть собой), отсиживаться в квартире у своего двойника и смотреть по телевизору себя любимого. Иначе зачем было ему оставлять Москву, свою резиденцию? Зачем было становиться Прониным? Он хотел вкусить полной свободы и имел на высвободившиеся сутки разнообразные планы, которые, впрочем, поразили бы обывателя своей скромностью.

Обывателя — но не главу крупного государства, который вот уже восьмой год живет на положении «таракана в бронированной банке». Эти слова Владислав Владиславович сам употребил в одной из бесед с журналистами.

История сохранила огромное количество примеров того, как императоры, короли, президенты, римские папы и подобные им персоны предпринимали попытки почувствовать себя самыми обычными людьми. Просто скрыться в дальней комнате своей резиденции и никого не пускать им оказывалось недостаточно. Иное дело — переодеться, наклеить бороду или, наоборот, ее сбрить и с верным слугой броситься в пучину простых человеческих удовольствий. Наверное, именно таким способом они могли выплеснуть наружу ежедневно подавляемые естественные чувства. История также оставила свидетельства того, как пользовались переодетые особы своей свободой. Тут есть чему изумиться. Некоторые сразу направлялись в кабак. Кое-кто прямиком шел к падшим женщинам. На этом фоне прилично выглядел царь Петр I, который под чужой фамилией уехал плотничать. Александр II, рассказывают историки, однажды во время официального зарубежного визита (во Францию) снял дом и скрылся там с возлюбленной. Его отец Николай в форме офицера ухаживал за дамами. Согласно легенде, однажды он пришел на свидание к девушке, а ее служанка сказала: «Уходи, быстрее, офицерик, сейчас сюда царь придет». Он и ушел — навсегда. Поскольку то, что интересно проделывать, будучи офицером, совсем не интересно получать даром, будучи царем.

Иными словами, не стоит удивляться желанию Владислава Владиславовича Букина скрыться с радаров Петровича и прочего его окружения хотя бы на сутки. И не обязательно он на эти сутки имел сверхъестественные планы. Их ему хватало в повседневности.

* * *

Спросили бы в «эпоху Букина» у любого гражданина нашей страны: кто ею руководит?

Ответ был бы: конечно, президент! И чем дальше, тем больше руководит. Он сам поначалу пребывал в плену у этой иллюзии. Пока, наконец, не задался тем же вопросом: а точно ли он управляет страной? Да, почти все кадры — его назначенцы. Уже через два года после его избрания президентом в федеральном руководстве практически не осталось людей, которые попали туда помимо его воли. «Я — человек Букина», — повторяли во всеуслышание министры, депутаты, сенаторы, спикеры, силовики, включая тех, кому по статусу полагалось быть людьми отнюдь не президента, а, скажем, закона или избирателей. Большинство из них, прикрываясь его именем, обтяпывали свои собственные делишки. Ведь быть «человеком президента» прежде всего очень выгодно. Называя себя так, человек фактически говорит: пусть я холоп, пресмыкающееся, но я пресмыкаюсь только перед одним человеком, а для других я — заоблачный начальник, их я его именем в бараний рог скручу.