— Сегодня химики получили окись пропилена, — ответил он мне. — Пришлось повозиться, но теперь этой жидкости будет достаточно для опытов. Я буквально на коленке набросал конструкцию для ее распыления. Придется экспериментировать с количеством взрывчатки и временем срабатывания второго заряда. Я думаю, что все должно получиться, поэтому и сказал о памятнике. Ставить его будут наши генералы, у меня на такое не хватит оклада.
— Какой памятник? — наморщила лоб Вера. — О чем вы говорите?
— О самом мощном оружии, которым с нами поделился ваш муж, — ответил ей Вадим. — И его реально сделать до лета. Конечно, не ракеты, а что‑нибудь попроще. В самом простом варианте это может быть минирование местности или бомбы.
— Заканчивайте свою работу, — предложил я. — Памятником займетесь завтра. На улице чудесная погода, а вы здесь душитесь. И табаком воняет, признавайтесь, кто курил!
— Курили еще до обеда и не мы, — отмахнулся Владимир. — Просто не проветрили, а у тебя нос, как у собаки. Вы можете бежать, а я здесь еще поработаю. Если успею закончить, завтра отдам в работу, а через два дня попробуем испытать. За это время и химики управятся. Мы доложили наверх и получили команду все бросить и заниматься только этим. Попробуем, как все работает, а потом займемся рабочей конструкцией бомбы. Ты слышал новости?
— Новости слушает отец, — ответил я, — а мне их слушать недосуг. Все равно до утверждения императора ни о чем другом говорить не будут, только о соборе, а с ним не должно быть никаких неожиданностей.
Я их все‑таки разогнал, и мы ушли все вместе. Перед этим Владимир убрал мои листы и свои чертежи в сейф и запер сначала свою комнату, а потом и выходную дверь. Я им предложил зайти к нам, но все отказались, даже Вадим, который обычно не пренебрегал приглашениями.
— Устал, — признался он. — С вашим появлением работаем на износ. У меня уже от твоих знаний сворачиваются мозги. Еще долго будешь печатать?
— С месяц, — ответил я. — У меня и потом будет кое‑что вспоминаться, но только по тем вопросам, которые я вам уже дам или по каким‑то второстепенным. Я ведь даю не все, что знаю, а то, что вспоминается. Иногда ваши вопросы помогают вспоминать то, что не пришло на ум при печати. Ладно, если не хотите заходить, не буду настаивать.
Мы попрощались и свернули к дому. В прихожей освободились от зимних вещей, я запер входную дверь и сходил на кухню. Кухарка приготовила ужин и убежала домой, и сейчас его ели родители и Ольга.
— Вас ждать не стали, — сказала мама. — Быстрее мойте руки и садитесь. Валя приготовила очень вкусный пудинг с изюмом. Если затяните с ужином, все съедим сами, и вам останутся только блины со сметаной.
Мы проголодались и поспешили за стол.
— Что‑то ты какой‑то хмурый, — сказал я отцу, когда расправился с пудингом и сделал перерыв перед блинами. Что‑то услышал в новостях?
— Услышал, — ответил он. — Сообщили, что прибыли все выборщики, кроме поляков. От них тоже есть, но не больше трети от того числа, которое для них выделено. Не к добру это.
— Я в прошлой жизни не любил поляков, — сказал я. — Считаешь, что они могут ударить в спину?
— А кто их любит! — сердито сказал он. — Сильный, красивый и способный ко всякому делу народ, но лучше бы они жили в Австралии. Они были для нас паршивыми соседями, а теперь такие же паршивые и неуживчивые подданные. Отдельные поляки могут быть замечательными людьми, но все вместе… Был у меня как‑то откровенный разговор с одним из них. Вы, говорит, нас завоевали! То, что они сотни лет пытались отгрызать от Руси куски, он в расчет не брал. Завоевали их! Да мы их подобрали, когда у них не было никакой государственности! Если бы не мы, их бы разделили между собой Австрия, Англия и Франция. Возможно, кусок отхватила бы Пруссия. Никаких польских земель тогда вообще не было бы, как не было бы и польской речи! Я ему об этом говорю, а до него не доходит, хоть вроде не дурак. Говорю, что ваши земли вошли в империю, но и она все тоже ваша! Вся от моря до моря, как когда‑то мечтали ваши предки. Бесполезно!
— Надеюсь, что за ними присмотрят, — неуверенно сказал я. — Если придется защищаться от тройственного союза на враждебной территории, будет плохо. И отпускать их тоже нельзя. В том мире отпустили, а потом не имели от них ничего, кроме расходов и неприятностей. Для поляков важны только поляки, всех прочих они за людей не считают. Хотя с немцами и англичанами могут ужиться, это мы у них смертельные враги.
— Хватит за столом разговаривать о политике, — недовольно сказала мама. — Доедайте, и Ольга все уберет, а вы, если хотите продолжить, идите в гостиную. А императора выберут и без поляков!