Тринадцатая редакция. Модель событий

— Мне всегда было интересно, как живут дети в таких семьях, — не заметив, что собеседнику не очень-то и хочется говорить на эту тему, продолжала Вероника. — Мне казалось, что вот у них-то и было настоящее детство, такое, о каком в книжках пишут.

— Те, кто в книжках пишет, даже если и росли в больших семьях, всё позабыли к тому моменту, как сели книжки писать, — неожиданно брякнул Виталик. И тут же примолк.

— Вот как? — пожала плечами Вероника. — Жаль, жаль. Может быть, ещё чаю?

«Ещё чашку нальёт — и выпроводит вон, сто пудов! Даже если пить медленно, заедая каждый глоток двумя ложками варенья, всё равно лафа кончится, и придётся пилить на улицу, по лужам, домой, а она останется здесь, и неизвестно, захочет ли видеть меня ещё, а я так и не задал ей ни одного вопроса по делу, и вряд ли сегодня задам, потому что имеет же человек право на человеческое отношение к себе, на отдых, в конце концов! А если я с вопросами полезу — она может и разозлиться. И варенья с собой не дать. Хотя я и не буду без неё варенье есть — это же надо, чтобы была такая кухня, и такой стол, и абажур, и чай, и чтобы заваривали его в таком чайнике, и кипяток чтобы не выкипал».

— Вы дрожите весь! — Вероника снова перешла на «вы», так же естественно и непринуждённо, как на «ты», и прикрыла форточку. — Не вздумайте только окончательно простудиться и заболеть!

— Это я от жадности дрожу. Думаю, как бы так доесть всё варенье с оставшейся мне до выхода чашечкой чая.

— Да ешьте на здоровье, я вам ещё чаю сделаю. У вас в запасе полчаса.

И тут Виталик вздрогнул по-настоящему — как будто его уже сейчас, прямо из-за стола, не дав чай допить и даже куртку накинуть, выставили во двор, под капель, в самую глубокую лужу, которая образовалась на месте самого высокого сугроба, и он стоит в ней по колено, смотрит на светящееся в полумраке кухонное окно на пятом этаже, потом оно гаснет, а он всё стоит и стоит и конечно же простужается и, может быть, даже умирает.

— Вы когда домой придёте, примите на всякий случай двойную дозу витамина С, — с тревогой сказала Вероника. Она понятия не имела о том, какие бури бушуют в душе у её собеседника, и даже не заметила, что он раскис.

— Двойную — по сравнению с чем? — поинтересовался тот.

— По сравнению с тем, что вы обычно принимаете... Так, по глазам вижу, что не принимаете. Ай-ай-ай, ну что за пофигизм? Как вы умудряетесь таким бод рым оставаться? Я вот, если витамины не принимаю, к вечеру ползаю как сонная муха. — Вероника сладко зажмурилась и зевнула. — Вот теперь вам точно пора.

Виталик шлёпал по лужам, наслаждаясь тихим, тёплым, почти безветренным вечером, помахивал плотным полотняным пакетом, в который Вероника положила целых три банки с восхитительным вареньем, и думал о том, что дома он первым делом вымоет пол на кухне. И в коридоре, скорее всего, тоже. Кроссовки, надетые на босу ногу, уже начали натирать пятки, но терпеть ещё было можно. И тут у него в кармане на все лады завибрировал мобильный телефон.

«Я тебя ненавижу, убирайся вон из моей жизни, что ты делаешь завтра вечером?» — это была SMS от той самой девушки, которая сегодня утром прибегала жаловаться на вероломного Виталика самому Даниилу Юрьевичу. Пролистываем.

«Спасибо за прекрасную погоду! Завтра в подробностях расскажешь!» — писал Лёва. Тоже понятно.

«А я так и знал, что у тебя всё получится!» — вторил ему Шурик.

«Хи-хи, +2 на градуснике. Ты в своём репертуаре», — комментировала Наташа.

И только Константин Петрович остался верен себе: «Не расслабляйся там особо — тебе завтра в десять утра надо быть на рабочем месте!»

«Не расслабляйся! — передразнил его Виталик. — Ты, видимо, так и не понял, какое счастье упустил. Разве я могу теперь расслабиться, если даже непонятно, захочет она увидеть меня ещё раз или нет? Не говоря уже о том, о чём вы все размечтались».

День третий

Джордж был неприятно удивлён и даже, кажется, шокирован присутствием старого школьного друга на собственной кухне. А ведь сам же вчера постелил ему здесь на диванчике и даже пожелал доброй ночи.

— Я думаю, — сквозь сон ответил Дмитрий Олегович, когда его начали грубо расталкивать и резко трясти за плечо. Он научился произносить эту фразу на автомате, обычно Эрикссону этого хватало, и он, уверившись в том, что раб не отлынивает от дела, исчезал, позволяя этому хитроумному лентяю поспать ещё лишних два-три часа. Но Джорджа было провести труднее: он хорошо изучил все маркинские трюки ещё в школьные годы.

— На голодный желудок плохо думается! Вставай, мне пора завтракать и идти на работу. Я тебя предупреждал!

— Ой! — испуганно замотался в одеяло Дмитрий Олегович. — Сгинь-пропади, Соколов! Что ты здесь де... Тьфу ты, меня же отпустили на свободу. И вот чем встречает меня эта свобода.