Ещё больше, чем готовить, Елене Васильевне нравилось потчевать своих друзей. Однажды – в мае, что ли, в тёплый, но ещё не жаркий субботний день, когда все соседи ринулись на природу и только в распахнутых настежь окнах напротив бушевала неожиданная свадьба, – к Елене Васильевне в гости забыли прийти старые друзья. Все разом. Взяли – и перепутали дату, решили, что их только через неделю ждут, ну и остались себе кто дома сидеть, кто поехал в ЦПКО на катамаранах кататься или в Пушкин-Павловск – культурно гулять за городом. А вся вкусная еда, приготовленная к их приходу, так и осталась в холодильнике или на столе. Маша в тот день съела очень много оладий с яблочным вареньем и сметаной, но живот у неё не заболел. Она вообще редко болела, потому что мир ведь любил её маму и старался не огорчать. Вот и на этот раз: для того, чтобы избавить Елену Васильевну от серьёзных неприятностей (один из гостей, вздумавший сплясать на подоконнике твист, вполне мог бы вывалиться на улицу), мир собственной волей отменил опасную вечеринку. Но для человека, не привыкшего к неприятностям, это был чудовищный удар, просто непереносимый. Елена Васильевна решила, что друзья таким образом дали ей понять, что кулинар она так себе, и незачем заниматься всякими глупостями, если тебе всё равно не дано готовить. И забивать себе голову предсказаниями выжившей из ума старой цыганки тоже давно пора прекращать. Ну не любит тебя, Лена, этот мир, не любит. Расслабься. И не надейся ни на что, так проще и понятнее.
Если человек предпочитает ни на что не надеяться, то миру очень нелегко продемонстрировать ему свою любовь. Он уже и так извернётся, и этак, а человек – ни в какую. А любящий мир, обиженный в лучших чувствах, – это страшно. Как-то раз один чувствительный птерозавр вбил себе в голову, что его, мол, не любят здесь – и что из этого вышло? Хорошо, что мир нам попался терпеливый, а Елена Васильевна оказалась всё же посообразительнее своего ископаемого предшественника. А может быть, ей снова, в очередной раз крупно повезло, как везло всегда. Когда мадам Белогорская возвращалась из поликлиники (где эти шарлатаны опять не нашли у неё ни одной серьёзной болезни, хотя она чувствует, что деньки её сочтены!), к ней подошел симпатичный юноша, признался, что сегодня ему, как никогда, холодно и одиноко, и попросил просто обнять его и погладить по голове. Юноша был очень вежливый, очень симпатичный и выглядел так, будто только что прибыл с далёкого астероида, пустого, холодного и безжизненного. Шурик (а это был именно он), как и положено идеальному Попутчику, моментально перенял настроение своей собеседницы и продемонстрировал ей его более чем убедительно. Обняв и погладив по голове свою тоску, мадам Белогорская с удивлением обнаружила, что тоска её тоже обнимает, да ещё и шепчет на ухо: «Мир вас любит! Честное слово! Только признаться стесняется, вот, меня попросил передать».
– Что ты сейчас сказал? – нахмурилась Елена Васильевна, быстро проверяя, не пропало ли что из сумочки или, скажем, из карманов дублёнки – а то много их таких обниматься лезет, а потом можно недосчитаться или кошелька, или проездного, или мобильного телефона, если не всего разом.
– Кто, я? – шмыгнул носом Шурик. – Сказал – спасибо большое. Кажется, всё так и есть, как вы сказали.
– И как же я сказала?
– Вы сказали, что расстраиваться не надо, потому что мир меня любит. И это прозвучало очень убедительно.
– Знаешь, что…
– Ну да, любит, конечно же любит. Иначе стал бы он меня у себя заводить? Нет, наш мир – не из таковских. Не будет он держать у себя то, что ему не по вкусу.
– Ты, мальчик, видно, заболел, – нежно погладила его по щеке Елена Васильевна (и сама удивилась этому неуместному жесту). – Сходил бы ты лучше к Анне Ивановне, пока у неё ещё приём не закончился. Это лучший в городе невропатолог, я как раз от неё. Сейчас только визитку найду, погоди минутку.
– Не надо визитку, – лучезарно улыбнулся Шурик и тут же бессовестно соврал: – Я как раз сам иду к Анне Ивановне. На приём. Так что, может, в следующий раз в очереди в кабинет встретимся.
– В очереди? – удивилась Елена Васильевна. – Зачем в очереди?
Она очень редко – только тогда, когда сама этого хотела, – стояла в очередях. Потому что мир её не просто любил, а прямо-таки беспощадно баловал.