Тринадцатая редакция. Напиток богов

— Может быть. Но если с меня берут пример — пусть лучше будут странными, чем вульгарными. Вульгарной стать очень просто. Достаточно один раз написать объявление крупным кеглем, красными буквами. А что — один раз, не считается. Но всё считается! После этого уже очень легко надеть леопардовые леггинсы и выйти в них на улицу. А там и до преступления недалеко… И потом — поверь мне. Те, кто кинулись сегодня по магазинам и раскупают ранцы всех сортов — не вчитываются в написанное. Они смотрят на мои фотографии и прикидывают, что сделать, чтобы выглядеть так же, или даже лучше — за меньшие деньги. Обязательно за меньшие. И чтобы потом шепотом сказать самым близким, по-настоящему близким подругам: «Ха-ха, ты думаешь, я заплатила за это пятьсот евро? Рублей, моя милая, рублей! Только — тссс! Ты же понимаешь!»

Приоткрылась дверь, и в приёмную просочился придавленный ответственностью Виталик. В одной руке у него был сканер эмоций, больше похожий на сломанный фен, в другой — записная книжка. За левым ухом — гелевая ручка. В глазах — тоска.

— Я посижу тут на Наташином стульчике и весь постепенно умру, — тихо сказал он. — Не обращайте на меня внимания, будто я уже умер.

Он положил сканер рядом с собой, как пистолет, достал из-за уха ручку, раскрыл записную книжку и начал что-то чиркать — завещание писал, должно быть.

— Давай ещё раз проанализируем, — сказала Шурику Алиса и поставила ранец на журнальный столик. — Чем наш кандидат выгодно отличается от других? Кроме качества?

— Качество — это самое главное! — вставил Шурик.

— Согласна. Но когда надо срочно прибарахлиться по моде — не до качества. Хватают первый попавшийся товар, чтобы хоть на пару часов опередить соседа, который — вот дурак-то — заботится о качестве. Да когда он найдёт этот свой качественный товар — мода изменится, надо будет искать другой. И на что мне качественный ранец, который можно носить десять лет? Через десять лет он устареет настолько, что в нём будет не стыдно разве что картошку от грядки до садового домика таскать. И то — только в самых отдалённых и диких уголках.

Оба замолчали. Слышен был только скрип гелевой ручки.

Как обидно, когда план, продуманный, казалось бы, до самых мелочей, проваливается из-за маленького просчета. Когда всё, что было сделано — сделано зря. Когда побеждает не тот, кто достоин, а тот, кто громче кричит о том, что он достоин.

В приёмную вбежал Лёва. Окинул взглядом все полки, заглянул даже под кофейный автомат, потом для верности ещё спросил:

— Никто молескин не видел? Вчера у меня на столе был, и пропал. А мы его сегодня должны вручить победителю конкурса. Костя меня удавит.

— А какой из себя молескин? — спросил Шурик.

— Да самый обычный, оранжевый такой. На резиночке. Тоже оранжевой. Ну, видел его?

Послышался шорох — Виталик, о котором, как он и просил, забыли, будто он уже умер, видимо, решил умереть по-настоящему, и сполз под стул.

Лёва метнулся к нему. Схватил со стола оранжевый молескин, в котором злополучный Техник уже успел что-то нарисовать.

— Нашлась пропажа? — спросила Алиса.

— Нашлась, — прохрипел Лёва, листая страницы. — Мало того, что этот упырь испортил приз, так он ещё нарисовал на вас карикатуру.

— На меня? — переспросила Алиса. — А ну-ка, поглядим.

Лёва швырнул молескин на журнальный столик.

Пока Шурик с Алисой выдумывали новые планы продвижения ранцев, Виталик умудрился сделать несколько шаржей, нарисованных словно одним росчерком. Ему удалось подметить характерные движения, поворот головы, взмах изящной руки.

— Хорошо, я упырь, я всё испортил, — выбираясь из-за Наташиной конторки, пробормотал Техник. — Нет мне прощения. Бей меня, терзай меня. Зови Цианида, пусть мне очи выклюет.

Он снял очки, положил их рядом с факсовым аппаратом, сделал шаг вперёд, как пионер-герой, которому не страшны вражеские пули.

— А здорово вышло! Мне нравится! — воскликнула Алиса. — Не надо обижать художника.

Лёва замер.

— Ну, хочешь — я вместо этого дурацкого молескина отдам самое дорогое. Свою сумку с Саус Парком? — спросил Виталик, помещая очки обратно на нос.

— Это на которой Теренс и Филипп нарисованы? — с сомнением спросил Лёва. — Тут совсем другая аудитория, не поймут.

Алиса и Шурик посмотрели друг на друга.

— Рисунки, — сказал Шурик.

— На ранцах, — добавила Алиса.

— Это и будет нужный знак!

— Но должны быть такие рисунки, которые… — Алиса пощёлкала пальцами, огляделась по сторонам, её взгляд снова упал на молескин, открытый на странице с шаржами. — Вот такие.

Шурик схватил ранец, перевернул его, указал на пластиковое окошечко, в которое, по задумке производителя, можно было поместить визитную карточку ученика или какую-нибудь милую картинку.

— А здесь им самое место. Мне с самого начала показалось — чего-то не хватает. Теперь идеально. Надо только размножить рисунок. Чтобы не очень дорого и солидно.

— У нас с одной типографией есть договор, они быстро и дешево сделают, — включился Лёва. — Только нашему Энди Уорхолу всё же придётся купить за свои деньги новый молескин.