– Не зверь? Да нет же, зверь. Я волк, и моя святая обязанность – убивать слабых, оставляя жизнь сильным, чтобы они смогли дать сильное потомство. Это баран был настолько глуп, что позволил сопернику загнать себя на край утеса. Зачем нам глупые бараны? У них и молоко будет глупое, – рассмеялся сумеречник, и девушка вдруг начала понимать, что он всё-таки прав. Опять прав.
– Зверь.
– Угу. А в твоих краях разве нет охотников, они зверей не убивают, и вы мясо не едите? – внезапно озадачил вопросом девушку друид. К такому повороту разговора она была явно не готова. И призадумалась. Были у них охотники, и мясо они тоже ели. Просто она никогда не размышляла о том, как появляется это самое мясо на их столах. Не считала важным. Потому и огрызнулась:
– Откуда ты такой умный взялся только?
– Да оттуда, откуда и все. Просто прожил много, много видел. И при этом – жив до сих пор, – Аш откровенно смеялся над девушкой.
Жаркое из барана было вкусным, и Тари больше не задавала глупых вопросов, понимая, что ее опять высмеют. Всё, о чем говорил друид, было закономерным и принималось эльфами как нечто само собой разумеющееся. Они отрицали лишь вид охоты ради удовольствия, когда зверей уничтожали бездумно, не ради еды. Таких «охотников» эльфы карали безжалостно, и что-то подсказывало девушке, что так происходило во всех мирах. И в каждом дети лесов следили за тем, чтобы равновесие не нарушалось.
– А есть миры, в которых нет эльфов? – неожиданно спросила Тари.
– Наверное. Хотя не наверное, точно есть. Я видел выходцев из таких миров, где о нашей расе слыхом не слыхивали. И тех, в чьих мирах мы остались лишь в легендах.
– А кто же там оберегает леса, поддерживает равновесие?
– Хотел бы я это знать. Иногда мне кажется, что миры, в которых никто не держит равновесие, – неправильные. И обречены на самоуничтожение.
– Это как-то… слишком неправильно. Как же без лесов? В ответ Аш лишь пожал плечами: он и сам этого не понимал.
Весенняя звонкая капель весело барабанила по подтаявшему насту, растапливая иней на ветвях. Солнце улыбалось. Улыбалась и Тари, присев на корточки и рассматривая робкий подснежник. Зимние холода отступили, лес просыпался на глазах, засвечивая редкие проталины первыми цветами.
– Нравится? – спросил Аш, склоняясь над улыбающейся девушкой.
– Ага.
– Тогда держи, – и не успела Тари опомниться, как хоровод светлых искорок спустился ей на голову венком подснежников.
– Ой, – только и смогла ответить эльфийка, осторожно ощупывая живое украшение.
– А так нравится?
– Ага… но они же завянут, не надо было.
– Эти не завянут, – рассмеялся друид.
Снег давно сошел, и Аш снова начал петь по ночам, сидя на просохшей крыше, обнимая свою медовую девочку, как он привык называть Тари. Ей нравились эти ночи, и песни ей нравились. И даже иногда забывалось, кто обнимает ее плечи и кто поет эти красивые песни. Иногда она брала в руки лютню и тихонько подыгрывала, осторожно касаясь струн, чтобы случайно не испортить чарующую мелодию голоса эльфа.
Эта ночь была обычной – и всё же не такой, как все. Молодой месяц не затмевал своим светом звездных россыпей. Таких далеких и чужих звезд, к которым Тари почти привыкла за столько месяцев в этом мире. Только Аш сегодня был не таким, как всегда. Притихшим. Эльфийка даже удивилась, когда в ночной тиши зазвенел его серебряный голос.
Нестройные, непривычные строки песни гулкими ударами сердца отзывались в груди Тари. Эта песня, такая неправильная, была слишком непохожа на те, что Аш пел раньше.
– Почему? – шепотом спросила девушка, не понимая сама, из-за чего выбрала именно этот вопрос. Что-то неправильное происходило, что-то необратимое. И от этого становилось больно. Аш поднялся во весь рост и, осторожно удерживая за плечи, помог подняться Тари.
– Потому что я люблю тебя.
Эльфийка вздрогнула и подняла взгляд, всматриваясь в глаза сумеречника. Непривычно-серые глаза. Невозможно-грустные.