Тринадцатый

– Фёдор, помоги Нацику смыть кровь и приклеить гигиенический пластырь, – исчерпал инцидент Профессор, при молчаливом одобрении коллектива. Не одобрял ситуацию только сам фашист, но его никто не спрашивал.

Профессор расчесал бороду и сказал речь, рассчитанную на Клюевское просвещение:

– Главная столичная помойка по площади не меньше Занзибара. Бомжей здесь неисчислимое число. Живут артелями, вроде как мы. Так легче и безопасней. Помойка – это конкретно бездонное дно. Можно найти всё, что угодно. От сервелата до норковой шубы, от пакетов с осмием до марсианского лунохода.

Фёдор, Тома и Зверь с любовью смотрели на Профессора. Нацик плевался в сторонке.

– В нашей жизни есть нюанс, – продолжал глава артели. – Мусоровозчик Леонид, слово которого скрижаль! Каждый день, утром и вечером, Леонид приезжает на помойку, и вываливает городской мусор. Потом забирает у бомжей находки магазинного вида, и увозит их на продажу в Столицу.

– Схема такова: мы находим здесь годный товар, а Леонид его реализует, – дополнила Тома. – Деньги пилим пятьдесят на пятьдесят.

– Кстати, можно продать через Леонида твой армейский автомат, – алчно сказал Фёдор.

– Ты знаешь слово «нюанс», Профессор, – подметил уважительно Клюев. – Ты настоящий профессор?

– Он – подлинный профессор, – подтвердил Фёдор.

– И настоящий мужчина, – добавила Тома.

Зверь согласно и церемонно кивнул.

9. Хочу в Сибирь!

– Товарищ подполковник, товарищ подполковник! Товарищ подполковник, разрешите обратиться?

– Не разрешаю, Аристофан Андрюшкин!

– Почемууу!?

– Потому что я больше не подполковник! А капитан! Вчера меня понизили в звании! А ещё понизили тебя самого и моего зама Косякова.

– Для меня вы навсегда останетесь товарищем подполковником!

– О взаимности не мечтай, – поэтично вздохнул Гоголев. – Какого хрена ты орешь у меня над ухом в столь ранний час, младший лейтенант Андрюшкин?

Николай Николаевич Гоголев апатично курил сигарету – на плацу, рядом с недавно возвращенным из угона танком. Андрюшкин пытался изгнать командирскую апатию лучезарной улыбкой. Попытка осталась попыткой.

– Я пру из кабинета нашего нового командира, – развязно рассказал Аристофан. – Бегал к нему по важному делу. Хотел узнать, сколько бойцов из моего взвода он завтра потребует на тёщин огород, на прополку картошк…

– Полкан Чудачкин умотал в Столицу на дурацкое совещание, – равнодушно перебил Гоголев.

Пояснение осталось без внимания.

– Я пробыл в пустом кабинете секунду. И вот свершилось! – зазвонил телефон! По законам жанра я взял трубу… Звонил человек-полковник.

Апатия Гоголева всё-таки покинула его:

– Чувак из военной прокуратуры. Ну-ну!?..

– Моё дыхание в телефоне было принято за дыхание Чудачкина, – гордо сказал Андрюшкин. – Поэтому человек-полковник мне рассказал то, что положено знать только новому комчасти! – Аристофан эффектно подбоченился.

– Корона – это тот предмет, что хрен снимешь, один раз надев, – сделал нравоучительную ремарку Гоголев.

Ремарка традиционно была проигнорирована.

– Застрелили Баева. И я был шикарно прав. Только Баев расстался с сослуживцем, он сразу улетел на небо, – вдохновенно пел лейтенант Андрюшкин. – Но не один, а в обнимку с нарядом полиции. Ещё десятка честных граждан в реанимации. Так сказал человек-полковник.

– Ни хрена себе! – Гоголев затянулся тлеющей стороной сигареты.

– Товарищ подполковник, я вас прошу о личной просьбе! – твердо сказал лейтенант Андрюшкин.

Гоголев проплевался полусгоревшим пеплом.

– Замолвите за меня словечко перед Чудачкиным?.. Чтобы именно я повез «Груз – 200» на родину Баева. Я никогда не был в Сибири и очень-очень хочу там побывать!

– Что!? – охренел Гоголев.

– Хочу в Сибирь! Очень вас прошу! – Аристофан повесил на лицо фирменную улыбку.

Николай Николаевич улыбнулся в ответ. Он улыбался в жизни мало и поэтому фирменной улыбки не выработал. Андрюшкин улыбнулся ещё фирменней, а потом подмигнул Гоголеву и его не фирменной улыбке.

Капитан взял младшего лейтенанта за уши, приблизил свою улыбку к его улыбке и мягко сказал:

– Аристофан, ты – остолоп!

Улыбка у подчинённого соскочила. Он насуплено сказал:

– Товарищ подполковник, я вас люблю.

– Ты тоже педик!? – сощурил улыбку Гоголев.

На этом все улыбки иссякли.

– Я вас люблю, как крутого командира! – серьёзно заявил Андрюшкин. – Я сам не терплю педиков, коими являются Активин и Пассив. И вам я прощу все обиды, кроме одной! – не называйте меня остолопом. Да-да… я знаю, что я – толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.

Аристофан нежно высвободил свои уши, и с печальными глазами отошел прочь.

Гоголев лирично смотрел вслед:

– Пожалеть его, а?

10. Эпопея с рисунком

Ранним утречком Жора стоял перед столом Михал Михалыча, в его рабочем кабинете. Мордовороты с косой саженью в плечах – Тима и Люсьен, в статусе «охранников Жоры», замерли по бокам.

Главарь мафии скабрезно пил пунш, положив ноги на стол с ноутбуком.

– Здравствуй, Жора, – босс рыгнул хмуростью. – Я слушаю тебя.

– Что именно вы хотите знать, Михал Михалыч!? – заискивающе спросил помощник.