Читаем Тринадцатый апостол полностью

В годы гражданской войны пробудился в Маяковском русский патриотизм, который до революции был у него не в чести. В стихотворении «Россия», написанном в 1908 г., Блок объяснялся в любви к родине так:

Россия, нищая Россия,Мне избы серые твои,Твои мне песни ветровые, —Как слезы первые любви!1908

Маяковский не Россию, а Революцию называл своей первой любовью. В 1916 г. в стихотворении, которое он преднамеренно назвал почти, как Блок, «России» Маяковский отрекался от России царско-помещичьей, мещанской «Я не твой, снеговая уродина» (1: 130).

Отношение Маяковского к России стало патриотическим, когда Россия совершила Октябрьскую революцию и героически отстаивала Советскую власть от белогвардейцев и интервентов. И поэта не останавливало, что в России – разоренной, голодной, больной – началась эпидемия тифа, и даже солнце, вползающее «небу в шаль», показалось поэту тифозной вошью. Какая страна, кроме России, могла бы выдержать такое испытание.

За тучейберегомлежитАмерика.Лежала,лакалакофе,какао.В лицо вам,толщесвиных причуд,круглейресторанных блюд,из нищейнашейземликричу:Яземлюэтулюблю. (8: 297, 298)

Маяковский полюбил Россию за ее революционный подвиг, за выдержку в страданиях, за жертвенность и надежду, за то, что Россия, как и он сам, была бу-детлянкой. Анатолий Васильевич Луначарский, полиглот, понимающий толк в поэзии, знавший ее мировые шедевры, несмотря на то, что он как первый советский нарком просвещения (тогда этот наркомат опекал и то, что теперь называют культурой, – литературу, театр, оперу, кино и т. п.) получал выговоры от Ленина за потворство Маяковскому, стоял на своем, не опасаясь оргвыводов вождя. «Флейту-позвоночник» назвал «позвоночным столбом всей мировой лирической поэзии», а поэму «Хорошо!» – «Октябрьской революцией, отлитой в бронзу». Луначарский разглядел в поэме величественную многофигурную композицию, подобную мике-ланджеловской группе освобождающихся рабов и великана Давида. Поэт написал так, будто это не только он сам, но и созданный им монумент оповещает мир о своих деяниях:

От боя к труду —от труда до атак, —в голоде,в холодеи наготедержаливзятое,да так,что кровьвыступала из-под ногтей.Я виделместа,где инжир с айвойрослибез трудау рта моего, —к такимотносишься иначе.Но землю,которуюзавоевали полуживуювынянчил,где с пулей встань,с винтовкой ложись,где каплейльешься с массами, —с такоюземлеюпойдешьна жизнь,на труд,на праздники на смерть! (8: 304, 305)

И Маяковский шел на жизнь, на труд, на праздник и на смерть! Но поэт не относил эти слова ко всей России. С первых дней Октября он наблюдал, как из царского, феодального, буржуазного и мелкобуржуазного прошлого переползали советскую границу гусеницы мещанских паразитов, как они окукливались под лучами бюрократов, которых как специалистов привлекла к работе Советская власть. Сломать старое государство вознамерился Ленин. Ломали, ломали, а без бюрократов обойтись не смогли. Окуклившиеся паразиты-гусеницы превратились в прожорливых бабочек, доевших листочки тех деревьев, которые остались еще с осенних заморозков. Бюрократическая нечисть не подвержена демографическим спадам, в отличие от людей. Весною 1919 г. каждый старый бюрократишка произвел урожай – 100 новых, советских бюрократиков и бюрократищ, рассевшихся во всех учреждениях, в больших и малых, столичных, провинциальных и сельских. Они – бюрократики и бюрократищи – и стали управлять государством. А рядом с новым бюрократом тут же повырастали подхалимы, взяточники, рэкетиры, протекционисты, «рука руку моющие», пьяницы, очковтиратели, хулиганы в неизмеримом количестве, бандитские мафии, отпрыски конфискованных властью торговых и финансовых воротил, вредители из бывших спецов, проститутки и спекулянты и в неимоверном количестве «обыватели вульгариус»:

Хоронилисьобывателиза кухни,за пеленки.– Нас не трогайте —мыцыпленки.Мы только мошки,мы ждем кормежки.Закройте,время,вашу пасть!Мы обыватели —нас обувайте вы,и мыужеза вашу власть. (8: 303)
Перейти на страницу:

Похожие книги

Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

Изучение социокультурной истории перевода и переводческих практик открывает новые перспективы в исследовании интеллектуальных сфер прошлого. Как человек в разные эпохи осмыслял общество? Каким образом культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями? Как формировались новые системы понятий и представлений, определявшие развитие русской культуры в Новое время? Цель настоящего издания — исследовать трансфер, адаптацию и рецепцию основных европейских политических идей в России XVIII века сквозь призму переводов общественно-политических текстов. Авторы рассматривают перевод как «лабораторию», где понятия обретали свое специфическое значение в конкретных социальных и исторических контекстах.Книга делится на три тематических блока, в которых изучаются перенос/перевод отдельных политических понятий («деспотизм», «государство», «общество», «народ», «нация» и др.); речевые практики осмысления политики («медицинский дискурс», «монархический язык»); принципы перевода отдельных основополагающих текстов и роль переводчиков в создании новой социально-политической терминологии.

Ингрид Ширле , Мария Александровна Петрова , Олег Владимирович Русаковский , Рива Арсеновна Евстифеева , Татьяна Владимировна Артемьева

Литературоведение
Поэтика за чайным столом и другие разборы
Поэтика за чайным столом и другие разборы

Книга представляет собой сборник работ известного российско-американского филолога Александра Жолковского — в основном новейших, с добавлением некоторых давно не перепечатывавшихся. Четыре десятка статей разбиты на пять разделов, посвященных стихам Пастернака; русской поэзии XIX–XX веков (Пушкин, Прутков, Ходасевич, Хармс, Ахматова, Кушнер, Бородицкая); русской и отчасти зарубежной прозе (Достоевский, Толстой, Стендаль, Мопассан, Готорн, Э. По, С. Цвейг, Зощенко, Евг. Гинзбург, Искандер, Аксенов); характерным литературным топосам (мотиву сна в дистопических романах, мотиву каталогов — от Гомера и Библии до советской и постсоветской поэзии и прозы, мотиву тщетности усилий и ряду других); разного рода малым формам (предсмертным словам Чехова, современным анекдотам, рекламному постеру, архитектурному дизайну). Книга снабжена указателем имен и списком литературы.

Александр Константинович Жолковский

Литературоведение / Образование и наука