Никто не мог.
- Ты будешь омывать тела умерших. Смывать кровь, грязь, гной, срезать наросты и залеплять раны. Ты будешь заправлять кишки в распоротые животы, ты будешь вынимать раздробленные кости из-под разорванной кожи. Ты чувствуешь запах смерти?
Глория закрыла лицо руками. Её плечи затряслись. Клавдий продолжал.
- Не так страшна загробная жизнь как та, что ей предшествует. Да славится Восьмой бог, - он замолчал, ожидая ответа.
Глория зажмурилась, скривила губы, давясь рыданиями, и медленно, пошатываясь, поднялась. На мгновение она заглянула в черные глаза маэстро смерти, а потом, как сломанная кукла, рухнула перед ним на колени и склонила голову.
- Да славится Восьмой бог...
Клавдий положил тяжелую ладонь на голову племянницы.
- Да будет так.
Он резко развернулся и плащом задел её плечо. Его посох застучал по ковру, отсчитывая последние мгновения, за которые можно было повернуть назад. Глория не сдвинулась с места. Когда дверь за Чёрным Скорпионом закрылась, юная донна Нильянто повалилась на ковер и сдавлено, глухо завыла.
Она проплакала всю ночь, а к утру слёзы высохли. Служанка принесла ей длинную серую сорочку и хотела помочь переодеться, но Глория выгнала её и потом долго сидела одна, комкая в руках тонкую, полупрозрачную ткань.
В дверь постучали.
- Донна, пора.
Её, как преступницу, вели стражники. Глория не знала, надо ли ей снимать туфли и распускать волосы, поэтому туфли оставила, а волосы заплела в косу. В доме царила тишина, как в послеобеденные часы, зато с улицы доносились крики и гомон. Когда её вывели на внутренний двор, она пожалела, что не распустила волосы - так хотя бы можно было укрыть лицо от любопытных взглядов. Слуги заполонили галереи, но вели себя сдержанно и говорили только шепотом.
Такого представления нынешние обитатели дома Скорпиона не помнили, поэтому сомневались в самой его возможности. Большинству казалось, что мессер Нильянто нарочно разыгрывает сцену, чтобы напугать непокорную дочь. И лишь те, кто хорошо знал своего господина, понимали, что он не шутил.
Перед входом во дворец возвышался небольшой помост, на котором стояли четыре стула с подлокотниками. Глория, искоса глянув на самодельную ложу, опустила голову, не желая видеть, кого отец пригласил посмотреть на её унижение.
Здесь все также пахло гнилью и мочой, а ещё потом и прелым сеном. Ворота были заперты. У них шеренгой стояли стражники. Глорию провели в центр двора и оставили у столба. Она опустила голову ещё ниже.
Во дворе воцарилась тишина. Стражник взял донну Нильянто за плечо и заставил развернуться к помосту.
- Сегодня я, глава дома Скорпиона, - голос отца среди молчания толпы звучал для Глории раскатами грома. - Валент Нильянто, отпускаю свою дочь, Глорию Нильянто, из её родного дома. Сегодня я лишусь одного ребёнка. Сегодня Скорпионы будут печальны. Но нет места скорби в наших сердцах. Сей путь моя дочь выбрала сама, отвернувшись от семьи, плюнув в очаг отчего дома. Сегодня Глория Нильянто будет наказана. Сегодня Глория Нильянто умрёт. Но сегодня же родится новая прислужница в храме нашего покровителя. Да славится Восьмой бог!
- Да славится Восьмой бог! - хором повторили присутствующие.
- Да очистит он твою душу, Глория, от скверны, тайной и явной.
Она вскинула голову и, наконец, посмотрела на отца. Мессер Нильянто поднялся со своего стула и сверху вниз смотрел на дочь. Он выглядел усталым, не более. Справа от него сидела монна, спрятавшая лицо под плотной вуалью. Слева, бледный и растерянный, вздрагивая от каждого шороха, дрожал один из её старших братьев. Удивительно, но вся храбрость молодого поколения дома Нильянто досталась исключительно дочерям.
Четвертым зрителем был дядя Клавдий. На него Глория предпочла не смотреть.
Мессер вскинул руку.
- Твоё последнее слово, дочь моя.
- Покойной смерти, отец.
Мессер вытаращил глаза, брат испуганно ахнул, по толпе зевак прокатился ропот, и только Клавдий сохранил спокойствие. Стражник потянул Глорию к столбу, а она не сводила глаз с отца, который, справившись с собой, уселся на стул и, поставив локоть на подлокотник, кулаком подпер подбородок. В такой позе он смотрел представления в театре.
Стражник опутал запястья Глории веревкой и привязал её руки к перекрестью. Пальцы вмиг онемели. Засвистела за спиной, пробуя свободу, плеть. Юную донну должен был высечь глава дома. Но мессер Нильянто не желал марать руки.
Глория не сводила с него глаз. Отец не смотрел на неё, предпочитая наблюдать за стражниками. Слуги замерли в предвкушении первого удара, Глория зажмурилась, прижимаясь к столбу, и вдруг по толпе пронёсся шепот. Кто-то вскрикнул, и внезапно весь двор загомонил.