Тринадцатый хозяин

— Черт вас всех побери! — говорил он. — Сплошь дураки и сумасшедшие. Надоели. Улечу на Луну, там буду строить. Надоели мне сумасшедшие, старые и молодые.

— Молокосос! — завизжал, вскакивая, дед Галенкин и хватил стаканом об пол. — Молокосос!.. Орешь! Здесь я ору! Я тебе покажу дурака! Я тебе покажу дворника!.. Вон!

— Ноги моей здесь не будет! — крикнул Павел Иванович.

Он выскочил из шалаша и опомнился. И пошел по расковырянной дороге к реке.

— Дурни, — бормотал он на ходу. — Какие дурни.

Придя на реку, он увидел свою машину и голого шофера с ведерком. Тот черпал воду и окатывал автомобиль, прыгая от водяных брызг.

— Павел Иванович, что я нашел! — закричал восторженно шофер.

— Что там еще? — спросил архитектор недовольно.

— Дохлого коршуна! И не воняет. Хотите его на ч-учело?

— Покажь.

Шофер дал птицу. Павел Иванович осмотрел ее, неожиданно легкую, с обмахрившимися перьями, с носом-крючком, как у глупого деда.

«Этот, последний».

— Не нужно, — сказал он.

И шофер бросил коршуна в кусты. А Павел Иванович, пока тот возился с машиной, ходил по берегу, бросал в воду камешки и думал о Геленкиных, лесе и дохлом коршуне.

Думал — так надо, город наступает. Но было жаль дураков. И Павел Иванович думал, что если город растить вверх, делать одно здание, но в тысячу этажей, то можно всех примирить и всем найти на земле место.

Мокрые звезды

Дороги

Три дороги разбежались в разные стороны.

Первая дорога — хозяйственная, поковыренная тракторными гусеницами. Вдоль нее росли пыльные шампиньоны.

Вторая дорога — отдыхательная, веселая, уводившая к березникам да синим елочкам, к дымкам и палаткам. Вдоль нее лежали шарики дождевиков.

Третья дорога странная.

Она ходила из стороны в сторону, путалась в кустарниках, прыгала через ручьи и вдруг становилась широким вылежанным местом среди ромашек.

И то она разбегалась во все стороны тропками-строчечками, то собирала себя вновь.

Это была дорога любопытного. По ней я и пошел.

Лесной остров

Он собран из берез и осин.

Он полон птичьих свистов.

Здесь работают мастера. Они свистят и колотят в маленькие барабанчики. Есть и флейта-иволга.

Я вошел в островок и колебаниями веток и стуком ног своих спугнул птиц. Закричали дрозды: «Чужой! Чужой!» Убрала свою флейту птица-иволга. Только самые крохотные мастера не увидели во мне врага. Они по-прежнему свистели и били в барабанчики. Они — мудрые и невидимые — вызванивали ритм на зеленых лиственных пластинках.

Лес звенел…

Лешачье дерево

Так получилось — на моих глазах сверху упала и стала входить в кору мертвого дерева бабочка — рыжий коконопряд.

Дерево это многих прячет в своей коре — седой и лохматой, как лешачья грудь.

Я покопался в коре пальцем — стали вылезать бабочки-совки и бабочки-снежницы и обычные, натершие всем глаза, жуки.

И взлетела птица вальдшнеп, выскакнула белка и растаяла красным туманом.

И тут сверху ударил крупный дождь, прибил травы, и мокрая земляника посмотрела на меня в сотни травяных промежутков налитыми кровью глазами.

Мне стало жутко.

Я пошел, пошел в сторону.

Добрая ягода

Черника растет в лохматеньких моховых пнях. На голубом и сером рассыпались ее пудреные ягодки. Много их.

Дождь перестал. Я стал брать ягоды, бродя от кочки к кочке.

Такая добрая, такая щедрая ягода: с одного места, с одной кочки и одного куста я снял восемьдесят одну черничину.

Проглянуло солнце. Им страхи мои кончились. И увидел я, что на еловых стволах сидят лишайники, и грибы-человечки, и грибы-вороночки, и грибы — желтые кораллы, все крохотные.

Увидел — хороши они, но нет ничего красивее прозрачных минаретов поганок, если на них ложится солнце.

Улов лесного паука

В лесу всему есть хозяин и всему добытчик.

Вот в косом солнечном луче стоит умерший в младенчестве кустик березы. На нем и устроился паучишка со спичечную головку величиной. Крохотный, но работящий.

Паучишка натянул сети. Их три. Сети натянуты между сухими ветками в разных плоскостях. Сообща они образовали — чудо чудное! — дифракционную решетку и разлагают солнечные лучи на основные цвета: красный, синий, желтый.

Весь спектр радуги разместился в паучьих сетях. Да это сама радуга, пойманная пауком.

Овсяная дорожка

Дорожка, выскочив из влажной лесной травы, кинулась в зеленое серебро овсяного великого поля. И где бежит овсовая дорожка, там всюду прочерчены синие васильковые полоски и видна белая, утоптанная человечьими ногами глина.

Издалека дорожка — будто ручей в синих берегах. И по этому ручью взад и вперед плавают крапивные бабочки, божьи коровки, похожие на ожившую землянику, и прочие шестиногие.

Тонкая работа

Созрев, кисточки всех полевых злаков приняли оттенок остывающего металла.

Выделка всех подпорок, семян, скорлупок, усиков — точна и ювелирна.

И мне понятна зависть техников, разглядывающих растительные эти конструкции. Они кажутся созданием внеземных рук.

Свет и клевер

Свет посеребрил метелки диких злаков, а малиновые шары клевера остались в тени. Зато желтые и белые горошки лезут к солнцу. И на каждом их цветке сидело по бабочке. Принципиальной.