Тринити

— Что «куда»? — переспросил Варшавский. — Пересажают куда?

— Да нет, куда пересажают, понятно, — притворялся интересантом Артамонов. — Дергать куда?

Тополя зацвели без всякого согласования с жэками. Дворники, как это всегда случается, пребывали в отпусках. Город завалило тополиным пухом. Аллергики чихали и кашляли. Пух забирался в святая святых, включая нижепоясные места общего пользования, и не было от него никакого спасения.

— Сидим, плюемся, — названивал Артамонов Макарону. — Эта дрянь лезет во все щели. Да еще торфяники горят, в городе задохнуться можно. Наше первородное уставное дело провалено, во рту сухо. Чертовски хочется «Хванчкары»…

— Дело ясное, что дело темное, — соглашался Макарон.

— Ну, а на чем ты там у себя зиждешься? — пытал его глубже Артамонов. Жируешь, небось, в столице?

— Да так как-то все, — не особенно уклонялся Макарон. — В основном занимаюсь выведением новых сортов крондштадтской капусты повышенной кочерыжности.

— Тогда приезжай в гости и привези нам еды и питья, — посоветовал ему Артамонов. — Денег у нас не осталось ни копе…

— А где вы находитесь территориально? — спросил Макарон, давая понять, что он уже почти задумывается о переезде.

— Территориально? — переспросил Артамонов.

— Да.

— Территориально мы находимся в заднице!

— Может, вам тогда отправить фуру тосола? — сообразил не туда Макарон. — Продадите, и у вас образуется мелочь на расходы. Мне всучили тосол за имиджевые статьи про «Лукойл» и «Газпром». Я тут между делом в «Красной звезде» естественные монополии пиарю. Они зарождаются, а мы промоушен им по сходной цене предоставляем. Ну, нам по бартеру тосолу и отвалили. Мне всю задержанную за год зарплату выдали — целая цистерна получилась.

— А пить его можно? — спросил Прорехов, перехватив трубку.

— Не пробовал, — соврал Макарон.

— Тогда не отправляй, — тормознул его Прорехов. — Вот если бы тормозная жидкость…

— В следующий раз буду знать, — сказал Макарон.

— Слушай, а зачем естественные монополии пиарить? — спросил Артамонов, забирая трубку назад. — Ведь они же и так вне конкуренции?

— А как ты по-другому деньги отмоешь? — встречно спросил Макарон.

— И то верно, — осмыслил свежую для него финансовую формулу Артамонов.

— Вся столица увешана плакатами «Да здравствует Министерство по чрезвычайным ситуациям!» или «Всех не попалите — служба 02!» — сообщил на прощание Макарон.

— Короче, — прервал его Артамонов. — Да или нет?

— Что ж, в таком случае спешно выезжаю! — как мина замедленного действия, взорвался Макарон.

Ожидая его, подельники подолгу вытягивались в креслах, водрузив ноги на стол.

— Эх, плакали лотерейные денежки! Сколько новых газет можно было бы раскрутить! — фантазировал Артамонов.

— Можно было бы раскрутить, — дублировал Артур. В критические дни у него проявлялась наклонность повторять за собеседником последнюю фразу, как бы поддакивая. — С долгами бы рассчитаться, — заунывно исполнил он свою обычную песню.

— А что, они тебя сильно тяготят? — изумился Артамонов. — Ты их сторнируй — сделай обратную запись в своей занимательной книжонке по учету выданных займов. И никаких долгов не будет. Вроде как никто ничего и не занимал.

— Никаких долгов не будет! — перекатывал текст туда-сюда Варшавский, как горошину во рту. — Как бы не так! Я набрал массу денег у знакомых, чтобы накупить аппаратуры!

— А куда подевал? — наивно спросил Артамонов.

— Куда, куда? Вы прожрали! — воскликнул Артур.

— Ну, тогда мы вообще приплыли! — оплакал безвременную кончину денег Прорехов. — Оказывается, мы в долги успели залезть! Артур, как-то так незаметно ты нарушил наш тройственный уговор — мы клялись никогда не быть должными друг другу. Это не по-джентльменски!

— «Не по-джентльменски»! — обиженно высказался Варшавский. — Вы сами нарушили. Надо было не брать!

— Надо было не давать! — сказали друзья.

— Успокойтесь, — не замыкался на переживаниях Артамонов. — Не подписал Фоминат «Положение», и ладно. Что-нибудь придумаем.