Тринити

— А где пленка? — спросил следователь.

— Все упало вниз, — без всякого сопротивления отвечал Макарон.

— Внизу ничего не нашли, — сказал следователь.

— Плохо искали, что я могу еще сказать.

— Вы занимаетесь сокрытием, гражданин Макаров, — предупредил его следователь. — Это преследуется законом.

— Мы знаем, чем занимаемся, — сказал Макарон. — И знаем, что все, чем мы занимаемся, у нас пока что преследуется.

…Участие во всей этой предвыборной суете потеряло весь смысл.

После допроса Макарон с Артамоновым отправились к Прорехову, но в квартиру к нему было не попасть. Полет Ульки отнял у него дар речи. Прорехов заперся дома и никому не открывал. Артамонов не стал ломиться, а Макарон настоял на встрече путем угрозы выломать дверь.

Они сели в кресла друг против друга, налили по стакану горькой.

— Я позвонил туда, — сказал Макарон. — За ней уже выехали родители. Тело хотят забрать завтра. А нам надлежит отправиться к ней чуть позже похороны там назначены на двадцать первое. Но я постараюсь уговорить родителей, чтобы ее хоронили здесь. Мы сами должны ухаживать за ее могилой.

Прорехов только и делал, что наливал. Другого способа залить думы на самом деле не было.

— В этой жизни пристрелян каждый наш шаг, — сказал Макарон отвлеченно, как бы рассуждая больше сам с собою. Он впервые говорил с Прореховым серьезно. — Я понимаю, что теперь неуместным будет все. Любые слова и соображения. И, тем не менее, я скажу. Потому что потом, может, и не придется. Так вот: не ценишь деньги — отнимут, уведут, не любишь женщину уйдет. Навсегда. Пользуешься дружбой — отвечай тем же. У денег, у любви и дружбы есть одна тонкость — их надо получить и потом постоянно защищать, это тебе не диплом, скинул и забыл. Заслужить и потом защищать. Это две части одной работы. И еще мой тебе совет — бери от жизни чуть меньше, чем она позволяет взять. Надо оставлять на семена. А теперь я пошел. Меня ждет Артамонов. Нужно разобраться с отснятым материалом. Поначалу мы решили все бросить, а теперь считаем, что смысл именно в том, что надо все довести до конца.

Прорехов остался сидеть, аксакал вышел. На улице в машине его ждал Артамонов.

Они доехали до «унитаза», поднялись в компьютерную комнату, закрылись и достали из тайника носитель. Вставили его прямо в материнскую плату и приступили к просмотру. Потом отобрали самые удачные снимки. Кадр за кадром долго по очереди вытаскивали их на монитор. Снимки получились отчетливыми. Снятые в инфракрасном диапазоне, они придавали фактам дьявольский оттенок.

— Теперь эти ребята в наших руках, — сказал Макарон. — Мы отомстим за Ульку. Главное — промурыжить судебных исполнителей. Нам нельзя съезжать из детинца. Вплоть до того, что мы здесь забаррикадируемся.

— Надо призвать на помощь трезвенников, — вспомнил Артамонов, — и устроить из амбалов живое оцепление. Пойду позвоню Завязьеву. Я уверен, они нам помогут.

— Как же мы раньше до этого не додумались? — спохватился Макарон.

— И еще надо позвать на помощь всех студентов города, — сказал Артамонов. — Надо срочно обращаться публично за студенческой поддержкой! Ведь им здесь жить дальше. И каким будет город в будущем, сейчас зависит и от них в том числе.

Утром с белым флагом на Озерную явился Фоминат. Платьев заслал его к «лишенцам», как бывшего у них в употреблении. На Фомината возлагались функции парламентера. Он сказал, что если в выходящей завтра газете будет снята первая полоса, то найдутся люди, которые хорошо за это заплатят. Он дал понять, что та сторона в курсе всего, что происходит в лагере противника и какие материалы готовятся к выходу в свет.

Макарон встал навстречу Фоминату, чтобы дипломата, которого корчил из себя Фоминат, объявить частным лицом и потом по этому лицу как следует настучать. Но Артамонов тормознул его.

— Это наш человек, — сказал он. — Мы с ним проводили лотерею.

— Ну, извини, — сказал Макарон. — Так это и есть тот самый Фоминат натрия?!

— Конечно, — подтвердил Артамонов.

— Похож, — заключил аксакал.

— Сколько платите за пленки? — cпросил Артамонов у Фомината.

— Сто пятьдесят, — назвал цифру парламентер.

— Всего-то?

— А сколько вы просите? — спросил Фоминат.

— Мы ничего не просим, — сказал Артамонов. — Нашу константу вы знаете триста. Она не меняется на протяжении уже нескольких лет. Поэтому не обсуждается.

— Я передам вашу заявку начальнику выборного штаба, — пообещал Фоминат.

— Но это не все, — сказал Артамонов. — Положение о лотерее до сих пор вами не подписано. Хотя вы получили за подпись гонорар. Вы должны вернуть назад видео-двойку. Мы выставим ее в галерее, как в музее. Она дорога нам как память и чтобы замкнуть круг.

— Я принесу, — сказал Фоминат. — Завтра.

— Сегодня, — сказал Артамонов. — В четыре мы привезем в «Старый чикен» оригинал первой полосы и цифровой носитель. Деньги и видак должны быть при вас.

Было понятно, что Артамонов оттягивает время. Когда Фоминат ушел, Артамонов дал команду снять с номера сверстанный материал.

— Зачем? — спросил Макарон. — Мы что, свертываемся? Откатываемся назад?