Тринити

— Цирк с призванием на службу был затеян мной только из тех соображений, — проговорил он, глядя в ночь, — что у меня были планы на Дебору, — открыл он далеко не корпоративный секрет. — Я был уверен, что Дебора приедет к нам, ко мне, если у нас будет серьезное дело. Я знал, что если пригласить ее просто в совместную жизнь, то она, скорее всего, не приедет. Никаким телом ее было не завлечь, а только делом. Вот я и придумал его, это дело. Я рассчитывал, что смогу проявить себе здесь, с ней, в работе и в жизни, чтобы она смогла принять окончательное решение не на пустом месте. Я планировал создание семьи, что, собственно, в результате и получилось. По-другому у нас с ней не срасталось. Извините.

Так состоялось первое любовное объяснение Артамонова и Деборы. До сего момента они были вместе просто по умолчанию сторон. Как-то так само собой незаметно получилось, что за общим газетным делом образовалась ячейка общества. Они и расписались-то на ходу, словно подписали в печать с некоторым отставанием от графика оригинал-макет субботнего выпуска. И ребенок у них вышел в свет как само собой разумеющееся — как толстый номер газеты с пятничным телеприложением — хлоп, и четыре с половиной килограмма выдано на-гора. Они и оглянуться не успели, как состоялись в качестве родителей.

Дебора стояла у двери и покачивала коляску. Она приняла объяснения Артамонова, поскольку все, что он сказал, было сущей правдой. Впервые вот так публично Артамонов признался ей в любви, впервые потому, что им все было некогда, работа заедала. Они планировали повенчаться, но все как-то руки не доходили. Малыш в коляске безмятежно спал.

— А я пристроился к этой затее от безделья и из дружеских побуждений, сказал Прорехов, как будто перед кем-то оправдываясь. — Артамонову пришло в голову посадить дерево, построить дом, создать собственное дело, завести семью и написать об этом книгу. А что касается Варшавского, то, если честно, мы не ожидали, что он дернется за нами. Он же все бил себя в грудь, что ему есть чем заниматься в жизни и без нас.

— Ну, а какой от всего этого вы планировали толк? — спросил аксакал и оглядел народ. — Каков предполагался итог?

— Вот он весь итог, — указал Прорехов на коляску.

— Но если так, то можно считать дело сделанным, — сказал Макарон. Тогда сворачиваемся. Я-то ладно, но вот Артур бы вас точно искромсал, узнай он правду. Он и так, бедный, не выдержал, а раскуси, что вы прикалываетесь, вообще сошел бы с ума.

— Зато мы проверили его на вшивость, — сказал Артамонов.

— И он, кстати сказать, выдержал эту проверку, — добавил Прорехов, медленно перетирая зубами таблетки для быстрого свертывания крови, которые не удалось проглотить целиком. — Не выдержала Галка.

— Ну, а потом все понеслось, — продолжил Артамонов, отойдя от окна, остановиться было невозможно… Так что нам всем придется как-то выкручиваться самим. Без кураторов.

— Интересные вы парни, — рассудил Макарон, сравнивая битой рост Артамонова и Прорехова. — Но мне-то вы могли сказать правду.

— Могли, — сказал Артамонов, — только случая не представилось.

— Посадить, значит, дерево, построить дом, родить ребенка, написать книгу, — Макарон принялся перечислять задумки Артамонова. — Что же остается из этого списка, если книга написана, ребенок выструган и дом, считай, построен?

— Посадить дерево, — сообразила Улька, вычислив недостающее.

— Значит, посадим! — многозначительно произнес Макарон и бросил Артамонову: — Собирайся!.

— Куда? — ошалело спросил Артамонов.

— Сажать, — объявил Макарон. — У нас нет другого выхода.

В этот момент заявилась Ясурова, прознавшая об инциденте — ей позвонил Макарон, сказал, что придет на смену ей чуть позже, потому что с Прореховым что-то произошло.

Ясурова прямо с лестничной площадки подбежала к Прорехову, бросилась ему на грудь и запричитала в голос, выдавая с головой все то, что долгое время тщательно, но бесполезно укрывалось от Ульки и от всех остальных. Некомфортность момента усилилась, мало прямых проблем, так еще поползли и косвенные!

— Что они с тобой сделали?! — терлась о бинты Ясурова. — Я же тебе говорила — давай сбежим отсюда!

— Все нормально, — выкручивался Прорехов, отстраняя ее от себя. Зарастет как на собаке.

— А мне что делать прикажете? — развела руками Улька. — Ты всю свою сперму если не пропьешь, то разбазаришь! — выкрикнула она и направилась к выходу из квартиры. — С тобой детей рожать страшно!

Макарон тормознул ее, убедив остаться, поскольку эти козлы нападавшие, может, еще и не свалили далеко.

— Сейчас не до разборок, — объяснил он. — Нас, того и гляди, перемолотят, как пацанов, а вы придумали тут конкурсы красоты устраивать!

— Да отстаньте вы от меня! — пыталась вырваться Улька.

Макарон продолжал удерживать ее, а потом спросил:

— Интересно, Уль, а твое инфракрасное фотодуло достанет с «унитаза» до новой бани?

— Думаю, да, — ответила Улька и успокоилась, загоревшись профессиональной затеей. — Если его немного нарастить. Пара-тройка объективов сверху не помешала бы.