Тринити

…Находясь подле Макарона в течение последних шести месяцев, Настя не успевала удивляться одному событию, как тут же не успевала удивляться другому — такая плотность жизни! Столько всего нужно было успеть! А Владимир Сергеевич успевал. Ему хватало времени и на кампанию, и на нее, на Настю. Он не отмахивался от своей любимой, ссылаясь на политзанятость, всюду брал ее с собой. Она вытянулась, постройнела. Новый подход к питанию сделал свое дело — как ни крути, а пайка в детском доме не могла обеспечить вызревания той красоты Насти, которая была заложена в нее природой. Теперь, когда ни в чем себе не отказывала, она физически расцвела. Они с Владимиром Сергеевичем как бы тянулись навстречу друг другу. Она росла вперед, а он — назад, навстречу ей, молодея с каждым днем. Его улучшающееся состояние стало для них обыденным. Другим женам, вынужденным следить за мужьями и делать закупки рубашек, с каждым годом приходится подыскивать все большие и большие размеры. Обычно, когда женятся, начинают с сорочек сорок первого размера, а потом и не замечают, как переходят на сорок четвертый и круче. У Насти было все наоборот — первую рубашку Владимиру Сергеевичу она вместе с тетей Паней купила именно сорок шестого размера, а теперь он носил уже сорок второй и был близок к сорок первому. Костюм тоже раньше брался пятьдесят шестого размера и третьего роста, а теперь требовался сорок восьмой четвертый рост. Если раньше брюки приходилось подшивать, то теперь Владимир Сергеевич надевал их на себя прямо в магазине и продолжал прогулку.

Их отношения стали более романтичными и сплелись теснее виноградных лоз. Владимир Сергеевич и Настя обожали друг друга и не старались удерживаться от этого, давали волю чувствам, где бы эти порывы их ни заставали.

Как-то они отправились посидеть в один из ресторанов Татьяны — «Огниво Москвы».

— Пойдем сходим, пока гостиницу не разобрали до культурного слоя, предложил Владимир Сергеевич.

Они поднялись на лифте и уселись за памятным для Макарона столиком. Макарон рассказал Насте, как во время учебы они со Светой тоже вот так же отдыхали здесь, а рядом шушукалась парочка, похоже, журналисты, встретившиеся после долгих лет разлуки.

— Вот так когда-нибудь и мы пересечемся здесь с тобой, будем старыми, отпетыми, крашеными и будем так же без умолку болтать о своем несостоявшемся величии, — сказал я тогда Свете. — И видишь, почти так и случилось.

— Да какой же ты старый! — взмолилась Настя. — Ты помоложе иного молодого. Я рада, что ты ради меня так серьезно занимаешься здоровьем! Ведь нам с тобой рожать детей. Ты должен очиститься, это верно, но мне не хотелось бы беременеть именно сейчас. У тебя перманентный стресс от политики. Давай так, пусть закончатся выборы, мы с тобой куда-нибудь уедем и там зачнем.

— Идет, — согласился Владимир Сергеевич. — Праведная мысль.

— Я не хочу, чтобы на ребенке сказались нынешние переживания, неустойчивость момента и так далее. Мы любим друг друга, но нужно еще создать среду для зачатия, — вещала Настя, как опытная мать. — Оно должно произойти при полном штиле. Тогда я смогу быть уверенной в том, что ребенок будет здоров.

Владимир Сергеевич обнял ее и похвалил за трезвость мысли и хладнокровие в окружении сладострастия. Ведь что касается его, то он безудержен в этом плане, как пацан, его несет, и он готов завершать свои движения целыми днями, не задумываясь о последствиях.

— Ты знаешь, меня не тянет ни курить, ни к алкоголю, — говорил о своем состоянии Владимир Сергеевич, — такое впечатление, что я никогда и не пользовался этими навыками.

— Значит, я являюсь стимулом для тебя, — веселилась Настя. — Это радует.

— Но ты знаешь, меня влечет в толпу, на дискотеки, в тусовку, жаловался на свое состояние Владимир Сергеевич, — я так хочу потанцевать, покуражиться, а ты холодна ко всему этому.

— Я становлюсь женщиной, — откровенничала Настя, — пойми, меня тянет к очагу. А вот почему тебя тянет налево, я никак не могу сообразить.

— Да не налево, — оправдывался Владимир Сергеевич, — мне никто, кроме тебя, не нужен, просто хочется всемирного общения! Чтобы были рядом все друзья и враги! Я всем хочу все простить, хочу забыть обиды! Я не помню ничего плохого, только хорошее! Для меня весь мир, как сказка! Я хочу обнять всех настолько плотно, что во мне сейчас все открыто нараспашку и доступно!

Пылкость, с которой говорил Владимир Сергеевич, удивляла Настю.

— Это потому, что в юности ты был занят другим, ты был скрытен, детство наложило отпечаток, но это пройдет, — пыталась она объяснить состояние Владимира Сергеевича больше самой себе, чем ему. — Может быть, ты не реализовался в этом направлении, и вот теперь рядом со мной тебя потянуло на веселье. Но это пройдет. У меня же прошло, и у тебя пройдет.