Тринити

После обеда Золотников приступил к опросу. Речь сама собой зашла о рыбалке. Пересдача экзамена прошла, как сиеста, без особых аномалий.

А вообще сессия — это мечта. И почему каникулы начинаются после нее? Их следовало бы поменять местами. Когда вырываешь на кино пару часов из отведенных на подготовку, даже индийский фильм кажется увлекательным. А на каникулах пропадает охота отдыхать. Купаешься в ненужной свободе и понимаешь, что она не более чем осознанная необходимость, как говаривал великий Ленин.

Даже как-то неинтересно.

Глава 13 ИЗ ЗАГОТОВОК

Химик Виткевич, похожий на баснописца, заметил как-то на консультации:

— К экзамену допущу тех, кто заготовит шпаргалки исключительно своей рукой. Буду сверять почерки. А эксперт из меня сами знаете какой.

Дмитрий Иванович Виткевич в отличие от профессора Золотникова считал, что лучший способ закрепления пройденного материала — изготовление шпаргалок. Студент, занимаясь этим делом в надежде списать на экзамене, вторично прорабатывает предмет, сам того не подозревая. Пробегая налегке вновь по всем темам, он усваивает весь курс комплексно, по двум каналам памяти — механическому и зрительному. К тому же, собираясь на экзамен, он запоминает, в каком кармане какая заготовка лежит, и таким образом классифицирует свои знания. Это позволяет ему держать в голове все соли химии и химикалии.

Заяви такое Золотников, первокурсники удивились бы до крайности, а из уст химика требование иметь шпаргалки прозвучало почти программно. Это была не единственная странность, которую Виткевич обнаружил в себе за семестр. Взять хотя бы химические анекдоты, которых он рассказал столько, что по ним можно было выучить половину высшей химии. Он рассказывал их, как новую тему, — не улыбаясь, сохраняя каменную серьезность. Словно мимические мышцы, складывающие лицо в улыбку, у него атрофировались. За серьезность Дмитрия Ивановича уважали более всего. Благодаря ей он постоянно притягивал к себе. Его лекции были интересны, их никто не пропускал. Проверки посещаемости, устраиваемые на них деканатом, считались делом в какой-то мере кощунственным, потому что отсутствующих на них никогда не было.

Меж тем от Бирюка пришел слушок, что Виткевич преподавал в свое время в МГУ и был первым рецензентом Солженицына. И что-то там у него было с его женой. После этой новости все растворы, полимеры и анионы стали еще занимательнее. Бирюк божился в подлинности пикантной составляющей слушка и уверял, что по институту ходит чешская книжонка, в которой это в деталях расписано. При желании эту книжонку можно было отловить у парней с промфакультета и прочитать в порядке надзора за Бирюком.

— Теперь ясно, почему Виткевич ходит заложив руки за спину, — догадался Рудик. — Сказывается длительное пребывание в неволе. Сталин знал, кого сажать и на сколько. Самых лучших упекал.

Создавалось впечатление, будто химик еле носил свое тяжелое прошлое и ежеминутно помнил о нем. Он часто останавливал мел на середине формулы и задумывался, и только усиливающийся в аудитории шепот возвращал его к реальности.

Сам же Виткевич при чтении лекций никогда не пользовался никакими бумажками, как это делали многие преподаватели. Он знал свою науку назубок, поэтому все его требования воспринимались как законные.

— Все-таки химик наш хитрый, как штопор! — размышлял Гриншпон. — Не покажешь ему шпоры — двойка, покажешь — он их отберет, и тоже двойка. Ловкое колечко он затеял! Не верю я ему! — Но больше всего Мишу удивляло в химии то, что карболка, или карболовая кислота, имеет свою химическую формулу. Вроде, когда употребляешь слово в обиходе, не придаешь этому значения, а когда выясняется, что это рядовое слово имеет столь высокий химический смысл, начинаешь уважать это слово, и всех тех, кто употребляет карболку. В целях гигиены, конечно. Карболкой, кстати сказать, пахли все вещи Гриншпона.

Но на экзамене Виткевич словно забыл про все. Не спросил про шпаргалки и не следил, списывают ли. Будто знал, что никто списывать не будет. Все недоуменно брали билеты, невероятно легко отвечали и, бросив в урну непригодившиеся шпаргалки, выходили поделиться удивлением с рассевшимися под дверью одногруппниками.

Один только Усов не мог удержаться, чтобы не напомнить о себе. Прежде чем взять билет, он долго вытаскивал из карманов свои микротворения и расписывал Виткевичу, на какой четвертинке какой вопрос раскрыт. Химик, не глядя, опустил шпаргалки в урну. Усов взял билет и сел за стол. Натура постоянно тащила его не туда. Посидев смирно минут пять, он спросил, нельзя ли ему воспользоваться шпаргалками.

— Пожалуйста, — спокойно разрешил химик.

Усов полез в урну и достал листочки. Дмитрий Иванович не среагировал на выпад, дождался, пока Усов иссякнет, и поставил ему тройку.

— Не за плохие знания, а в назидание, — прокомментировал он свое решение.

Все сошлись во мнении, что химия — это не наука, а одно баловство.