Тринити

— Быстро по машинам! — командовал Рудик прогорклым голосом. — Удачи тут не видать! Еще с минуту помешкаемся, и нас всех порежут!

— А как же продукты?! Как посуда? — неслись вопросы.

— Сгребай все в кучу! — приказывал староста. — И вали в лодки как придется!

Как выяснилось позже, Фельдман повторил подвиг Паниковского.

Накануне, перестраховываясь, он закусывал зельеобразную жидкость настолько несовместимыми продуктами, что у него спозаранку скрутило живот. Чтобы справить не сказать чтобы малую, но и не большую, а какую-то очень среднюю, промежуточную нужду, Фельдман отправился подальше от лагеря. Чем дальше в лес, тем толще партизаны, подумал он, лишь бы глаза на ветках не оставить. Сжимая колени, он, чуть не плача, одолел расстояние, которое показалось ему достаточным, чтобы сохранить свою маленькую тайну. Отсиживался Фельдман долго, создавая все новые и новые рабочие места — как бы сказал Боровиков, делая заметки на полях. При этом Фельдман нервно оглядывался, боясь сесть задницей в молодую крапиву. Следом за ним отправился Мат и, не найдя, где присесть, был сильно посрамлен. Ему пришлось развернуться в обратную сторону. А Фельдман знай себе продвигался все дальше и дальше. Наделав таким образом неимоверное количество островов под названием дристан-да-кунья и погруженный в окончательную истому, Фельдман заметил гусей. Точнее, гусыню с гусятами. И зациклился на идее рождественского блюда с черносливом. На него прямо так и повеяло этим запахом из его поваренной книги.

Справиться с выводком так ловко, как это получалось у Нинкина с Пунктусом в Меловом, ему не удалось. Гусыня вытянула шею, замахала обрезанными крыльями и подняла шум, на который тут же отреагировали деревенские пастухи. Подпасок, завидев разбой, помчался в деревню поднимать народ. Фельдман, охваченный ужасом, словно получив пинка, пулей покатился в лагерь, натирая гузку замлевшими бедрами.

— Ублюдок! — сказал Пунктус, исполняя обязанности Гриншпона. — Что ты наделал?!

— Кто ж бьет гусей весной?! — сообразил с дикого перепугу Нинкин. — Еще сезон не открылся!

— Я хотел для всех! — пискнул Фельдман.

— А кто тебя просил?! — замахнулся на него Рудик. — Нужник ты наш! — И скомандывал всем остальным: — Быстро свертываемся и сматываемся! Сейчас такое начнется!

И действительно, через какое-то время на горизонте показалась несущаяся стремглав деревенская конница. Караван судов едва успел укрыться от нее на воде. Скомканные палатки, наспех содранные с земли, свисали с байдарок и тянулись по воде, как поверженные штандарты. Собранная в кучу утварь ссыпалась с бортов прямо в воду. Потери провианта составляли едва ли не половину запасов.

Но даже и на воде студентов в покое не оставили. Колхозные наездники, как индейцы, с воплями сопровождали по берегу удиравших байдарочников и обещали утопить их всех.

Впереди показался мост — понтонный мост на огромных деревянных лодках-байдаках — дальше плыть было некуда. Уйти от преследования можно было только вверх по течению, но и эта идея выглядела сомнительной.

Колхозники заняли выгодные позиции по берегам и жаждали крови. Пастухи привязали к хвостам своих двадцатиметровых пастушьих кнутов ножи и принялись ловко стегать эскадру. Речка в этом месте была неширокой, и лезвия ножей со свистом чиркали в метре от лодок. Пара ножей соскочила с кнутов и вонзилась в брезентовые корпуса двух ближайших байдарок. Их надо было срочно чинить, иначе кончина, сходная с варяговской.

— Н-да, похоже, закончить встречи с ветеранами партизанского движения одним только пением «Землянки» и возложением цветов не удастся, — сказал Рудик. — Но не завершать же праздник традиционным взрывом моста. Раздевшись до трусов, он нырнул с судна и поплыл к берегу уговаривать разъяренную толпу. Ему с трудом удалось откупиться пачкой промокших трояков.

Путь был свободен.

Фельдмана не стали топить только потому, что узнали о его чрезвычайном поносе.

— И смени походку, — попросил его Нинкин. — В который раз тебе говорят.

— Почему? — не понял Фельдман.

— Трусы жуешь, — пояснил Пунтус.

…Культпоход по местам партизанской славы пошел явно на спад. Посему следующей ночью было решено не высаживаться на берег, а лечь в дрейф. Чтобы не тратить жизнь на бестолковое времяпрепровождение и успеть обернуться за выходные. Этот маневр привнес в антологию похода новую тему.

Лодки всю ночь несло течением, а гребцы мирно посапывали. В глухой темноте флотилию прибило к острову — белому-белому и без всякой растительности. Более того, остров как бы наполовину обступил лодки по всему периметру, как бы принял их в себя. Его ровная дымчатая поверхность напоминала плато и мерно покачивалась в такт волнам. Ночная мгла делала перспективу зыбкой и манящей.

— Куда это нас занесло? — спросил Рудик. — Полотняные заводы, что ли?

— Полотняные — те на Оке, — уточнил Реша.

— Не нравится мне все это, — зевнул Нинкин.

— Насколько я знаю эту местность, здесь не должно быть никаких островов, — согласился с ним Пунктус, рассматривая клубящиеся просторы из-под руки.

— Может, это какое-нибудь болото? — допустил Рудик.