Тринити

Зачеты по начертательной геометрии подступили как ком к горлу. Первокурсники гнулись над белыми листами ватмана и кляли изобретателя этой чертовой науки. А заодно проклинали и преподавателя Цыпленкова, обладавшего профессиональным и геометрически выверенным прищуром. Для Цыпленкова начертательная геометрия была полигоном его психологических опытов над живыми людьми.

- Вам ни к чему будет устраиваться на платные курсы кройки и шитья! бурно и весело объяснял он свою привязанность к студентам, массируя доску куском дикого мела. - Я сделаю из вас непревзойденных модельеров! - Как будто это было кому-то нужно. - Ведь все ваши сногсшибательные одежды конструируются исключительно на основе принципов начертательной геометрии! А знаете, почему? Да потому, что человек состоит целиком из математически точно описываемых фигур! А выкройки, соответственно, - не что иное, как развертки этих фигур на плоскости! Ясно? Но только давайте договоримся, что кройкой и шитьем вы будете заниматься во внеурочное время! А то меня на кафедре не поймут! - Возбужденный, он завершал свой пассаж почти безутешно и, воздыхая, переходил к очередному.

От страстного желания Цыпленкова сформировать из группы 76-Т3 сквозную швейную бригаду головы первокурсников пухли при виде пространственных фигур и их пересечений по неимоверным кривым. И что самое противное - всю эту непостижимую графику нельзя было вызубрить. Поэтому ее оставалось лишь усердно понимать и развернуто представлять.

В отношении женского пола Цыпленков был особенно предвзят. Об этом ходили нехорошие, но ничем не подтвержденные слухи. Подтвердились они, когда группа 76-Т3 приступила к теме "эвольвенты".

- А теперь давайте рассудим, как строить эту линию, - говорил Цыпленков и вкрадчиво оглядывался по сторонам, как бы пытаясь найти что-нибудь под рукой для демонстрации приема. И внезапно озарялся. - Вот вы, подойдите ко мне, - обращался он к Татьяне, - покажите свою ногу.

Татьяна вспыхивала, как сноп соломы. Она ни разу в жизни не выходила на подиум.

- Ничего, ничего, не волнуйтесь, - продолжал Цыпленков. - Это не больно.

- Я надеюсь, - сжалась Татьяна.

- Итак, где у нас самое интересное место на ноге? - спросил Цыпленков аудиторию.

Татьяна пожала плечами. Аудитория тоже.

- Правильно, где-то в области коленки, - продолжал виться вокруг ноги Цыпленков.- Точно так же строится и наша с вами линия. Понятно? Берем циркуль и строим окружность заданного радиуса прямо из точки нашей славной коленки, - поправлял он на Татьяне юбку и, едва сдерживаясь, чтобы не ударить ладошкой по попке, усаживал на место.

Некоторое время Цыпленкову требовалось, чтобы восстановить дыхание, а потом обращался к другому наглядному пособию.

- Зубы шестерни бывают с подрезом и без подреза, - шарил он глазами по галерке. - Когда эвольвента прерывается у основания зуба проточкой возникает подрез. А теперь вопрос - с подрезом данный зуб или нет?

За такими резкими наездами камеры обычно следовала тишина. Что, собственно, и требовалось Цыпленкову. К этому моменту он успевал выбрать очередную жертву.

- Подойдите ко мне, пожалуйста, на секунду, - обращался он теперь уже к Марине. - Покажите и вы нам свою ногу.

Марина недоуменно задирала подол.

- Отлично, - хлопотал лицом Цыпленков. - А теперь поставьте ногу на стул, чтобы всем было хорошо видно. Вот так. Если мы принимаем вот это место за эвольвенту, - проводил он рукой по икроножной мышце, - то чуть ниже у нас получается отличный подрез! Вот здесь, у самой стопы.

Слушатели боялись, что Цыпленков возьмет да как схватит с размаху рукой прямо за амплуа, отчего по аудитории шли волны ожидания самого невероятного исхода. Но геометр говорил:

- Спасибо, садитесь. А самые крутые подрезы у породистых лошадей, завершал свою лекцию Цыпленков. - Чем тоньше бабки, тем породистей лошадь. А у людей - чем тоньше икры, тем знатнее род. В технике - чем тоньше подрез, тем качественнее зуб шестерни. Ясно?

Население вытирало пот со лба и вздыхало. Но передышка до следующего занятия была совсем небольшой - начерталка значилась в расписании почти ежедневно, а в применении подручного материала для пущей наглядности Цыпленков был невероятно изобретателен, находчив и льстив.

Артамонов был согласен хоть всю жизнь ходить без одежды, лишь бы не ведать линейных ужасов, в которых, чтобы пересечь тетраэдр с эллипсоидом, нужно было сидеть с одним карандашом и двумя пузырями три дня и четыре ночи. Артамонов был непоседой, ему подавай задачи на сноровку, а тут испытание на усидчивость.

- Было бы так, - рассуждал он, - получил ты, например, задание, разобрался, какая линия что обозначает, - и точка! Я не пойму одного - зачем чертить? Зачем практика? Если нужно будет в дальнейшей жизни, я, конечно же, начерчу, но это потом, в жизни, а сейчас... Только время да нервы гробишь. И в защиту своего бездействия на ниве начертательной геометрии он приводил массу доводов.

- Не до всех эта наука доходит через голову, - дискутировал с ним Реша. - До некоторых - через седло.