Тринити

- Да ну тебя! - махнул на него рукой Гриншпон. - Чтоб ты понимал! Миша всегда нервничал, если о Марине говорили в шутливых тонах, словно он один угадывал тоску ее таланта под крайней бесталанностью поведения. Когда-то в Меловом он уступил ее Кравцу, а теперь жалел об этом. Но последователем он не будет. Уж лучше в этом качестве пусть пребывает Клинцов. Тому не привыкать.

- Что ни говори, а быстро Клинцов управился с Мариной, - высунулся из-под одеяла Артамонов. - Всего за каких-то полгода стал завскладом ее характера.

- Голова, дело в безрыбье. Просто Клинцов полезен ей как кульман. На нем лежит вся графическая часть ее курсовых. Вот и вся недолга! - продолжал защищать Марину Гриншпон. И он был прав. После утраты Кравца Марине стало безразлично, куда и с кем ходить. Кто из нас не расчесывал кожу до крови от какого-нибудь зуда...

...Предложение на роль Жанны д'Арк Марина приняла с радостью. Будто из стола находок ей принесли давным-давно утерянную вещь, не имеющую уже никакой ценности, но очень памятную. Марина даже забыла уточнить, почему именно ее Гриншпон прочит в Жанны. Она сразу бросилась в оперативные расспросы - когда куда прийти и прочее.

В понедельник Гриншпон привел Марину на репетицию.

- Рекомендую! - представил он ее Борис Янычу.

- Сейчас мы только начинаем, - с ходу потащил Марину в курс дела режиссер на полставки Борис Яныч Вишневский. - "Спазмы" готовят свою сторону, мы - свою. Пока не стыковались. Сценарий стряпаем сами всей труппой. Проходи, сейчас сама увидишь.

Борис Яныч подмигнул Гриншпону: мол, привел то, что надо, молодец!

"Мы тоже кое-что понимаем в этом деле!" - ответил Гриншпон хитрым взглядом.

- Знакомьтесь: Марина! - Борис Яныч подвел ее к стэмовцам. - Она будет играть Жанну.

Приняли ее, как и всякую новенькую, с интересом и легким недоверием. Некоторые имели о ней представление по "Спазмам", где она солировала. Во взглядах девушек Марина прочла: "И что в ней такого нашли наши многоуважаемые Гриншпон и Борис Янович?!"

Что касалось новой метлы в лице режиссера Вишневского, то теперь каждая репетиция начиналась непременно с тяжелейшей разминки. Все актеры выстраивались на сцене, и Борис Яныч подавал нагрузку на речевые аппараты. Сначала до глумления извращали и коверкали слова, и без того труднопроизносимые. Потом проговаривали наборы и сочетания букв, которые в определенном соседстве не очень выгодны для челюстей. Ломка языка казуистическими выражениями продолжала разминку. Со скоростью, употребляемой дикторами в предголевых ситуациях, артисты произносили: "Корабли маневрировали, маневрировали, да не выманеврировали". Или что-либо другое типа: "Сшит колпак, да не по-колпаковски, надо колпак переколпаковать да перевыколпаковать".

Затем шла травля гекзаметрами, с их помощью шлифовали мелодику речи:

О любви не меня ли мило молили?

В туманы лиманов манили меня?

На мели вы налимов лениво ловили,

И меняли налима вы мне на линя.

Далее, словно представляя класс беззубых, натаскивались на шипящие:

В шалаше шуршит шелками

Старый дервиш из Алжира

И, жонглируя ножами,

Штучку кушает инжира.

Разогрев речевые мыщцы, плавно переходили к разного рода этюдам, которых в арсенале Борис Яныча было превеликое множество. Могли обыграть, например, знакомые стихи. Брали попроще, вроде "Доктора Айболита" и, разделившись по три-четыре человека, тешились темой в форме драмы, комедии, оперетты.

У тройки, возглавляемой Пряником, как-то получился даже водевильный вариант:

Я недавно был героем,

Но завален геморроем.

Добрый доктор Айболит,

Помоги, седло болит!

Эту песенку тройка Пряника преподнесла под варьете, и все попадали от смеха.

Так развивали экспромт, а от косности мышления избавлялись другим путем: выбирали очень далекие по смыслу слова, такие, как, например, "фистула", "косеканс" и "велосипед", и, взяв их за основу, организовывали что-нибудь цельное, связное и показывали в лицах.

Мимику, пластику и жестикуляцию тренировали с помощью еще одной сильной затеи. Актеру задавалось слово, и он должен был бессловесно донести его смысл до присутствующих. Задачи бывали разными - от субординации до комплимента. Стэмовцы крутились, выворачивались наизнанку, разрывали лица гримасами, но изображали эти словечки жестикулярно-мимическим безмолвием. Находились мастера вроде Свечникова, которые умудрялись сыграть такие трансцендентные понятия, как "абсолют" и "бессмертие".

Пролог и первое отделение "Баллады о Жанне" давались нелегко. К Жанне никак не могли подступиться. Не находили, куда расставить реквизит, который по финансовым причинам был убогим и состоял из деревянного креста и карманных фонариков. Но, несмотря на это, творческая чесотка Бориса Яныча не давала заморозиться процессу рождения спектакля.

- Нужно идти играть в зал, к зрителю! Чтобы каждая сцена проходила как на ладони!.. Издали этот спектакль будет смотреться тяжеловато. Надо стараться избежать традиций. Традиционным должно оставаться только мастерство актера!