Тришестое. Василиса Царевна

Задумались бояре, избороздили чела свои морщинами. Сидят, покачиваются, пол взглядами трут. Царь-батюшка глядит на них, сапогами нетерпеливо притопывает, посохом постукивает. Десять минут сидят, двадцать, полчаса минуло.

Хр-р-р!

То боярин Семен шибко глубоко задумался, в думы тяжкие погрузился. Филимон за рукав его дернул. Очухался боярин.

– Ась?

А царь-батюшка уж от нетерпения весь извелся.

– Чего надумали-то, бояре?

– Знамо, женить их надобно, – зевнул в бороду боярин Семен Потапыч.

– Как так женить? – подивился царь Антип неожиданному повороту.

– А вот так! Женятся – поумнеют. Семья, дела, заботы, – важно заметил боярин.

– Дык какие ж у тебя заботы-то семейные? Детёв что ль строгать?

– Всякие, отец родной, всякие, – поджал губы Семен Потапыч.

– А вообще-то мысля твоя дельная: баба – она кого хошь к порядку-то приведет, коли толковая сыщется, – задумался царь Антип.

– Так и я про то же, надежа-государь.

– Хм-м… Так тому и быть! – грохнул посохом царь Антип. – Эй, кто там! Кликнете-ка сынов моих.

– Так ведь некому кликать-то, царь-батюшка, – влез боярин Филимон. – Андрошку-то того, со двора наладили. Поторопился ты, царь-батюшка.

– Оно и верно, что наладили, – нахмурил брови царь-батюшка. – Я гляжу, на язык-то ты скор, а вот каков на ноги?

– Да ты что, отец родной? – не на шутку перетрусил боярин Филимон. – Как же так?

– Не перечь царю! Будешь теперича посыльным боярином – посылать тебя, строптивца, буду-у! – мечтательно закатил глаза царь Антип. – А может тебе указ на то требуется, так энто я мигом соображу.

– Что ты, батюшка, бог с тобой! – пуще прежнего побледнел боярин Филимон. – Я и так могу.

– А коли могёшь, так и сполняй на раз-два. Ишь, Диоген тоже мне выискался… хвилософ.

Боярина Филимона в двери вынесло, будто лист палый сквозняком. Остальные попритихли: шутка ли, боярина думного посыльным нарядить! Да еще и эта срамная осьмушка, будь она неладна! Ох, и крут у них царь-батюшка, ну и крут…

Глава 3. Три стрелы и Ее Лягушачье Высочество

Долго ли коротко ли бродил Андрон по болоту – то и ему самому ему уже неведомо было. Давно проклял уж он свою глупую задумку. Выбраться бы обратно к людям, да куда тут пойдешь? Заплутал Андрон в лесной чащобе, что и сам рад не был. Куда ни глянь, всюду это проклятое болото, деревья да поганки с мухоморами. И ни одной живой души, окромя лягушек противных. Сидят, подлые, на кочках, глазами навыкате на Андрона смотрят и поквакивают от любопытства, мол, кого это к нам занесло.

Болото здесь топкое, непроходимое. Одного сапога Андрон уже лишился, другой бросить пришлось за ненадобностью. Комары над головой вьются, звенят тоненько да жалят скоренько – только отмахиваться от них успевай. Какие тут, к лешему, разбойнички, в этой трясине? Да и где тут их сыщешь, если и есть они? Разве у лягушек поспрошать, так Андрон по-лягушачьи ни гутен-морген.

Стемнело быстро, Андрон и оглянуться не успел. Окутала ночь своим покрывалом лес, темнотища – хоть глаз выколи! Выбрался Андрон на травяную кочку, камышом поросшую, ноги поджал к подбородку, сидит, на комаров огрызается, головой вертит. Что делать – ума не приложит. Вдруг слышит, будто шевелится кто в темноте совсем недалече. Тихонько так шевелится: то ли лягушка в воду шлепнулась, то ли кочка какая чавкнула. Страшно стало Андрону, а ну как ужас какой – мало ли страхов всяких в лесу ночном! Прислушался. Тихо вроде, лишь камыш шуршит на слабом ветерке… Вот, опять!

Андрон резко обернулся влево и стал медленно сползать с кочки в жирную вонючую жижу. И тут нога предательски оскользнулась. Съезжая на пузе в болото, Андрон едва исхитрился в последний момент ухватиться за камыши.

– Помо… – ушел он с головой в болото, вынырнул, тягая на себя ветки камыша и хватая разинутым ртом воздух.

– Ква! Ква, ква! – переполошились твари болотные, скача по рукам и голове Андроновым.

– Пошли прочь, подлые! Прочь! – зашипел на них Андрон, отмахиваясь обломанной камышиной.

– Ква, ква! – возмущенно засуетились лягушки на кочке.

– Кому сказал?! А ну, пошли отсендова. У, мерзость проклятая, зеленая!

– Твы кваво этво мерзвостью обозвал, прыщ болотный? – раздалось вдруг в ночи.

Лягушки разом стихли.

Андрон, едва вытянувший себя на кочку, опять с перепугу съехал в гнилую воду. Совсем близко от него зажглись два желтых фонарика-светлячка. Но они почему-то висели на месте, не двигаясь, будто пристроились на одном кустике. Погасли, вновь зажглись. И его вдруг осенило: не светлячки то вовсе, а глаза в ночи светятся. Большие глаза, даже очень большие. А коли таковы глаза, то каков же их обладатель?

– Кто ты, чудище болотное? – пролепетал Андрон, ни жив ни мертв.

– Нет, квакой нахал! – глаза стали еще крупнее и круглее. – Сперва мерзвостью обозвал, а теперь еще и чудвищем кличвет!

– Ква, ква! – подтвердили лягушки.

– Но как же мне тебя называть? – заскулил Андрон, едва держась сколькими пальцами за камыши.

– Кваше Лягвушачье Квысочество, остволоп!

– О-о! – нашел в себе силы удивиться Андрон. – Простите, Кваше Квысочество, дурня необразованного.

– Лягвушачье!