Тришестое. Василиса Царевна

– И чего? – спросил Иван Царевич, спустя не которое время.

– Ага! – крякнул Яков, будто опомнившись, да как пнет каблуком пень. – Эй, так твою растак, выходь!

Скрежетнул пень, покосился чуток, но устоял. Волна крупная по озеру разбежалась, кувшинки на ней запрыгали, камыш редкий зашелестел, заволновался.

– Ты это кому? – уточнил Иван Царевич. Начинало ему казаться, будто не в своем уме кузнец.

– Ей. Им, – отозвался немногословный Яков.

– Кому – им?

– А вона, сам глянь, – дернул подбородком кузнец.

Иван Царевич проследил за взглядом кузнеца и заметил недалече от берега кочку, какой раньше не было. Присмотрелся получше: не кочка то вовсе, а голова беса рогатая. По самые глаза бес в воде сидит, пузыри пускает и гостей незваных взглядом ест.

– Выходь! – махнул Яков бесу ручищей.

Бес всплыл поболе, выставил над водой головку и узкие плечики.

– Чего тебе, кузнец, надобно? – спрашивает. – Почто корягу нашу ломать вздумал?

– Котомку верни!

– Какую еще котомку? Убирайся отсюда, покою от тебя нет! – неистово замолотил бес лапками по воде – злится, значит, страх нагоняет.

– Будет тебе покой, коли вернешь, – гнет свое кузнец.

– Чего привязался? Сказано же: убирайся!

– Значит, не отдашь?

– Нет у меня никакой котомки. На кой мне она?

– А кому не на кой?

– Почем я знаю! Нам твоя котомка без надобности, кузнец.

– Ой ли? А сперли тады зачем?

– Да не пер я ничего. Чего ты спозарани привязался ко мне?

– А кто спер?

– Не знаю! То не я был.

– Ага! Значит, сперли все-таки? – усмехнулся Яков, ловко подловив маленького лгунишку за язык на слове. – Зови того, кто спер!

– Слушай, отстань, а? – взмолился бесенок. – День на дворе, спать нужно. А ты тут шумишь.

– Разве я шумел? – вопросительно глянул кузнец на Ивана Царевича. – Э, не-ет, – покрутил он пальцем. – Это я нашептывал. А коли не будет котомки, так я настоящий шум подыму.

– Твое дело, – пожал плечиками бесенок и зевнул. – Шуми. А я спать пошел, – и скрылся под водой.

Его маленькая тщедушная фигурка мелькнула под водой, взмахивая лапками, и скрылась под корягой.

– Никогда по хорошему не понимают, – вздохнул Яков и протянул лопату Ивану Царевичу. – Подержи-кось.

Иван Царевич принял инструмент, а кузнец неспешно закатал широкие рукава посконной рубахи, приблизился к пню, ухватил его за коренья и ну ворочать из стороны в сторону – воду баламутить. Скрипит пень, треском отдается, того и гляди в труху его Яков изломает.

Шурхнули из-под пня бесы в разные стороны, всплыли и ну гомонить, ругать кузнеца, на чем свет стоит. А тот знай себе пень тягает, волну одну за другой гонит. Бесов так и мотает из стороны в сторону.

И тут показалась из воды еще одна бесовская рожа, сморщенная, противная: пятачком ворочает, рогами трясет, будто корова бодливая.

– Уймись, – говорит, – кузнец! Почто озеро мое взбаламутил? Почто покою не даешь?

– Да вот, – Яков перестал пень трясти, выпрямился, на беса того уставился, – пень мне ваш больно по нраву пришелся. Хочу у дома садик разбить на забугорный манер: прудик там, цветочки и пень ентот как раз к месту придется, по фэншую.

– Ты тут не выражайся. Дама я все-таки!

– Так ты и есть бабка бесовская? Не признал, богатой будешь.

– Мы и так не бедные. А пень в покое оставь, слышь?

– А это как дело повернется.

– Чего тебе надо?

– Сказал же, пень для фэншую трэба.

– А больше тебе ничего не трэба? – передразнила кузнеца бесовская баба.

– Еще самую малость. Место тут больно хорошее, – огляделся по сторонам кузнец и вдохнул полной грудью, плечи расправив. – Надоело мне, понимаешь, на холме жить, как чирь на заду там торчу. Вот решил сюды переехать. Место больно хорошее, здоровое, дышится легко.

– Да где ж ты тут жить-то собрался? В озере, что ль? – хихикнула бесовка, и бесы в лад с ней захихикали, столь уморительной шутка им показалась.

– Что ж я, дурак вовсе? – недобро усмехнулся Яков. – Я ужо все распланировал чин по чину: водичку я спущу, прудик небольшой оставлю – глаз будет радовать. Места много станет. Вон там, – указал он вправо, – дом справлю. Тут – огородик разобью, огурчики с помидорками выращивать стану. Там вона, – палец переметнулся влево, – баньку поставлю у прудика да колесо водяное, шоб меха сами качались, а то умаялся руками их дергать.

– Какое колесо? – перестала давиться смехом бесовка. – Какая еще банька? Чего мелешь, кузнец!

– Знамо, какие. Как у всех людёв.

– А воду, воду-то куда денешь? Черпаком черпать будешь али как? – прищурилась бесовская баба.

– Зачем же такие сложности? Ну-ка, брат Иван, дайка лопатку мою верную, – протянул кузнец здоровенную лапищу, и Иван Царевич вложил в нее крепкое толстое древко.

Яков крутанул задорно лопату в руке и по берегу пошел, будто место выбирает, копнуть где.

– А вот тут и зачнем копать! – воткнул он наконец лопату в то место, где озерцо с низинкой смыкалось.

– Постой, постой! – не на шутку переполошилась бесовка. – Ты что ж, и вправду решил мое озеро?..

– Место больно красивое! – повторил Яков и поскреб подбородок пальцами.