Триста неизвестных

«6.7.41 года в 7.00 капитан Прошаков Афанасий Григорьевич в районе Великие Луки сбил До-215. 7.7.41 года в 15.00 в районе Невель старшим лейтенантом М. С. Чуносовым сбит Ме-110, а капитанами Прошаковым А. Г. и Бахчиванджи Г. Я.— самолет Ю-88. В упомянутом бою самолет М. С. Чуносова получил несколько пулевых пробоин. Старший лейтенант — замечательный воздушный боец. Редко проходит день, чтобы Чуносов не вел воздушного боя, который обычно заканчивается его победой. Так, 8 июля он в 10.30 в районе Великие Луки сбил Ме-110, а в 14.00, ведя бой с Ю-88, сбил последний, но сам в результате полученных повреждений совершил вынужденную посадку возле деревни Лешня (район станции Пустошка).

10 июля над районом Невель-городок в 10.00 лейтенант Кожевников К. Ф. и капитан Бахчиванджи Г. Я. сбили Хе-126. Старший лейтенант Чуносов в 16.00 в районе Невель сбил До-215, но в результате этого боя получил легкое ранение в голову. Летчик произвел вынужденную посадку в районе Поречье, откуда эвакуирован на аэродром».

В дневнике дважды упоминается капитан Прошаков. Пожалуй, это был самый бесстрашный летчик нашего полка в те первые дни войны. Вспоминается такой случай. Командующий ВВС фронта генерал-майор авиации И. П. Антошин приказал нам уничтожить в районе деревни Рощица вражеский привязной аэростат, корректирующий артиллерийский огонь. В это время мы базировались уже на аэродроме в Великих Луках.

Вызвал я к себе Афанасия Григорьевича, познакомил с приказом командующего и говорю:

— Командиром группы назначаю вас. Сколько вам потребуется самолетов для выполнения задания?

— Один,— отвечает он вполне серьезно.

— Как так? — удивляюсь. — Аэростат наверняка прикрывают истребители.

— Возможно, и прикрывают, товарищ командир. Только на такое дело одному идти надежнее.

Логика довольно оригинальная! С каких это пор одному стало сподручнее воевать? Правда, однажды Прошаков уже доказал это. На Идрицком аэродроме прямо-таки вытребовал у меня разрешение одному вылететь ночью «на встречу» с немецким бомбардировщиком, назойливо барражировавшим над нашими головами. Вылетел и сбил. Произвел посадку при свете фары своего самолета. После этого фашисты потеряли охоту бросать ночами бомбы в районе нашего аэродрома.

Сейчас опять хочет лететь один. И упорно доказывает свою правоту.

— Группой понесем потери и от истребителей и от зенитчиков. А я пойду сверху, со стороны солнца. Спикирую на аэростат, подожгу и на форсаже — до дому. Расчет на неожиданность. В бой с «мессерами», конечно, ввязываться не стану. На форсаже уйду от них спокойно. Даю честное слово, товарищ командир.

Доводы веские, логичные. Соглашаюсь.

Минут через пятнадцать мы увидели вдали пылающий факелом немецкий аэростат. А еще через десять минут сияющий Афоня, так обычно звали мы Прошакова, докладывал:

— Задание, товарищ командир, выполнено. Самолет и летчик готовы к новому вылету.

…Полк воевал уже полмесяца. Из боя все чаще возвращались самолеты с такими повреждениями, которые инженер-полковник Лазарев и его помощники не могли устранить в полевых условиях. Группа летчиков убыла за материальной частью. А я читаю и перечитываю телефонограмму — немедленно явиться в Москву. Лазарев наскоро латает кем-то брошенный на Великолукском аэродроме У-2. Сдаю полк Константину Афанасьевичу Груздеву. Жму руку комиссару Сергею Федотовичу Пономареву. Крепко сдружились мы с ним за эти несколько фронтовых дней. Кадровый политработник, волевой и исключительно чуткий человек, он был душой и совестью полка.

С. Ф. Пономарев

Прочихался наспех подрегулированный мотор — и воздушный вездеход, пробежав по полю, не спеша полез в небо. Делаю прощальный круг над аэродромом. Сердце вещает — расстаюсь навсегда. Но почему меня отзывают? Недовольны моей работой?

* * *