– Мэгги и Сабрина побежали во главе стаи по коридору, хихикая, как малолетние стервы, но перед тем, как свернуть за угол и пропасть из виду, Мэгги оглянулась на меня. Я сразу поняла по ее зеленым встревоженным глазам, мистер Зигаровски, – я уже тогда умела отличать настоящую тревогу от притворства – что Мэгги отвлекла Сабрину нарочно.
– И вы стали дружить?
– Мэгги больше ни словом не обмолвилась. Ни разу. Даже после того, как мне обожгло ухо у костра. И я бы не сказала, что она была тихоней – Мэгги вполне сознавала собственную популярность в классе. Но в тот конкретный день, когда меня хотели поднять на вилы, ваша дочь… – Нола сделала паузу, подыскивая и не находя нужные слова. – Вы ее правильно воспитали.
Зиг побоялся, что голос его выдаст, а потому просто кивнул. И улыбнулся. Он крепко сжал руль, сам себе не веря, что не дал эмоциям выплеснуться наружу. Внутренняя борьба длилась три секунды.
Сначала у него задрожал подбородок, потом губы, наконец грянула буря эмоций, ее толчки сотрясали все тело, она рвалась вверх, пока не охватила лицо и не выжала из глаз слезы.
Нола не удивилась – перед ней был отец, страдавший от потери дочери.
И как он страдал – не проходило дня, чтобы Зиг не тосковал о Мэгги.
Сам же Зиг чувствовал, что слезы его не связаны с утратой. Они знаменовали возвращение. Целых четырнадцать лет Зиг прожил, привычно думая, что Мэгги больше нет, привык, что в день рождения дочери царит тишина. Такова самая глубокая боль в арсенале смерти – полное оцепенение от неспособности пережить утрату и в то же время – существование по привычке.
Четырнадцать лет Зиг ощущал, что смерть Мэгги окончательна, имеет свои правила и границы. И вдруг двухминутная история о зловредных подростках дала Зигу то, что он уже не надеялся получить, – новые подробности из жизни дочери. В одно мгновение его дочь, его Звездочка, вновь ожила. Там, где прежде зияла безнадежная пустота, расцвело новое воспоминание.
Он улыбался сквозь слезы радости.
– Нола…
– На здоровье, – ответила девушка, уткнувшись в свой рисунок. – И я не обижусь, если вы не станете меня обнимать, когда мы приедем в Вашингтон.
Зиг рассмеялся.
– Можно я просто… То, что ты рассказала о Мэгги…
– Наслаждайтесь путешествием, мистер Зигаровски. Договорились?
– То, что ты рассказала… я хочу, чтобы ты знала… в тот вечер у костра…
– Наслаждайтесь путешествием, – повторила Нола, указывая кончиком ручки на ветровое стекло.
Перед ними расстилалась дорога, солнце опустилось очень низко, все небо окрасилось в оранжевый цвет.
«Дух захватывает», – одновременно подумали Зиг и Нола.
Девушка постаралась запомнить этот оттенок для будущих картин.
Зиг поддал газу, в голове все еще крутилась фраза Нолы – «наслаждайтесь путешествием».
Впервые за долгое время, возможно, даже за последние четырнадцать лет он действительно испытывал наслаждение.
92
Прижимая к бедру упаковку из шести бутылок пива, Зиг возился с ключами, пытаясь открыть замок парадного входа.
Со щелчком дверь отворилась. Зиг вытер ноги о коврик, лежащий идеально ровно.
По пути на кухню он вытащил из левого кармана два счета – один за обед, второй – из винного магазина вместе со сложенной вдвое визиткой шустрой новенькой сотрудницы, только что поступившей на работу в отдел ветеранов. С каждым месяцем в Довере появлялись свежие лица, немногие долго выдерживали на базе.
Он выбросил бумажки в мусорное ведро.
Красная резинка для волос, принадлежавшая дочери, больше не лежала у тостера – с недавних пор Зиг носил ее на запястье.
– У вас нет новых сообщений, – деревянным голосом возвестил автоответчик после того, как Зиг нажал кнопку.
Как и вчера. И позавчера тоже.
Через две минуты хозяин дома сидел во дворе с традиционной бутылкой пива в руке.
– Как вы сегодня вечером, дамы?
– М-м-м-м-м-м, – пропели пчелы.
Зиг открыл крышку улья и добавил корм – кашицу из сахара и воды, которую называл «пчелкин кекс».
Сев в любимый ржавый шезлонг, он отложил пальто в сторону. Последнюю пару вечеров погода сменила гнев на милость – пока еще всего тринадцать градусов, однако Зиг намеревался сполна воспользоваться передышкой после заморозков.
– Кстати, сегодня прислали нового Кэндимена, – сообщил Зиг пчелам, в чьем доме – и на входе в него – кипела жизнь. «Пчелкины кексы» всегда вызывали радостный ажиотаж. – «Твиксов» больше нет, зато есть новые «M&M» с карамелью. Вы представляете? «Твиксов» нет! Кощунство! Чем можно объяснить столь неграмотное решение?
– М-м-м-м-м-м, – прогудели пчелы.
– Согласен. Предвзятость на почве культуры. Как в случае с тестом на проверку академических знаний, – сказал Зиг, отхлебывая пиво и облизывая губы.
Он еще минут двадцать провел в шезлонге, потягивая пиво и наслаждаясь концертом пчелиного оркестра. Небо осветил лунный серп, в воздухе кружилась одинокая заблудшая пчела, выписывая неровные восьмерки и временами натыкаясь на деревянный забор. Охранница? Нет, эта крупнее, с длинным телом. Сборщица. Их первыми высылают из улья, потому что они всегда находят дорогу назад.