Ноле двенадцать лет.
Вечером в лагере девочек-скаутов в костре взорвалась банка «оранж-соды».
Ройол был в бешенстве, когда забирал Нолу из больницы, но по дороге домой успокоился.
Нола калачиком свернулась на заднем сиденье, как на кровати. Она по обыкновению молчала, на ухе – белая повязка, футболка клуба скаутов в пятнах засохшей крови.
– Сейчас тряхнет, – ворчливо предупредил Ройол, выруливая на подъездную дорожку перед домом.
Нола оторвала голову от сиденья, словно от толчка могли разойтись сорок наложенных швов.
– Боже мой! Смотрите! Нола, смотри-ка! – загомонила грузная женщина со стянутыми в незатейливый хвостик темно-русыми волосами.
Машина еще не остановилась, а она уже бежала рядом, словно примерялась запрыгнуть в нее через боковое окно. Лидия Конникова – главмама отряда скаутов. По ее наущению другие родители подвозили Нолу в школу и на собрания, освободив от этой обязанности Ройола, – собственно говоря, он разрешил приемной дочери вступить в скауты лишь по этой причине. Увы, Лидия также слыла главной сплетницей города.
– Как она? Говорят, швы наложили! – тараторила Лидия, одетая в синюю скаутскую куртку, на шее – бело-синий платок, символ девочек-скаутов.
Нола давно подметила, что Лидия первой отвечала на свои вопросы.
– Мы всех отправили по домам. Я не могла не прий-ти. Вы знаете, что она спасла другую девочку? Она спасла Мэгги! Мы выдвинем Нолу на почетную медаль скаутов! – Лидия как следует рассмотрела повязку. – Сильная рана? Нам показалось, что сильная, – сказала она Ройолу, потом обратилась к Ноле: – Ты прекрасно выглядишь, дорогуша! Прекрасно!
Автомобиль остановился, Лидия распахнула дверцу, протянула руку.
– Иди сюда, я отведу тебя в дом, дорогуша!
Ройол на водительском сиденье, вскинув брови, зыркнул на Нолу.
Девочка поймала его взгляд и едва заметно покачала головой.
– Ну, что же ты, милая. Дай руку, – твердила Лидия, засунув голову в салон.
– Я сам, – заявил Ройол и открыл заднюю дверцу с водительской стороны.
Одним движением он сгреб Нолу в охапку и понес к парадной двери.
– Милая, позволь мне…
– Я сам! – повторил Ройол, прижимая Нолу к груди и пытаясь оторваться от Лидии.
Он захлопнул за собой входную дверь, отнес Нолу наверх и бережно опустил ее на кровать. Накрыв девочку одеялом до подбородка, дал ей еще одну таблетку – как советовал врач.
33
Наутро Зиг был измазан мозговым веществом, кровавые брызги и ошметки плоти прилипли к защитному лицевому щитку, перчаткам, натянутым до локтей, белой, на молнии, робе из «тайвека».
– Как он? – спросила Луиза, коллега-танатопрактик.
Зиг покачал головой. Они работали впятером в одном зале, каждый – у своей тележки с погибшим. «Я не желал причинять тебе боль…» – раздавались стенания Принса из старенького динамика под потолком. Все танатопрактики знали: когда наступал черед Луизы выбирать музыку, она ставит одни лишь грустные песни Принса.
Обычно Зигу поручали самые трудные случаи. Или самые важные. Сегодняшнее задание было и трудное, и важное.
Зиг работал уже третий час, но даже по меркам Довера лучший друг президента, директор Библиотеки Конгресса США Нельсон Рукстул вид имел самый кошмарный. Погибший № 2357.
Труднее всего давалось выравнивание головы относительно сломанного позвоночника так, чтобы фигура не напоминала брошенную на пол куклу-марионетку. Если голова сидит криво, все остальное тоже будет вкривь и вкось.
– Ничего, мы тебя поправим, – прошептал Зиг бездыханному телу Рукстула.
Спина и руки сзади обгорели, хотя не так сильно, как труп Камиллы. Очевидно, Рукстул, сидя в первом ряду, находился дальше от источника возгорания на борту.
Согласно заключению медэксперта, смерть наступила от перелома шеи – вполне типично для авиакатастрофы. Однако во внутренней стенке грудной клетки Зиг обнаружил осколок бежевого пластика размером с колпачок авторучки.
Зиг выдернул его. Зазубренный осколок отломился от складного столика при ударе самолета о землю и пригвоздил Рукстула к сиденью. Такое тоже часто бывает. После отвесного падения с высоты в сто двадцать метров редко что остается на месте.
– Обломок столика? – спросили за спиной у Зига. Голос принадлежал еще одному танатопрактику – Уилу. Зиг всегда с подозрением относился к людям, нарочно коверкающим свои имена – Джесонам без «й», Заккам с двойным «к». Уил входил в ту же категорию. Сваливал с работы ровно в четыре пополудни, называл трупы «жмурами». Короче, никакой совести. – Здорово его уделало?
– Здоровее не бывает, – отозвался Зиг, рассматривая осколок пластика.
– Итог все равно один и тот же, – мрачно усмехнулся Уил.