Триумф Анжелики

Но она почувствовала, как задрожала рука, которую она держала в ладонях, и он воскликнул:

— Так вы жалели о моей смерти? О моем конце? О смерти вашего врага?

Она не двигалась, не отдавала себе отчета, прижавшись щекой к его руке.

«Какой он сильный!» — думала она, вспоминая миг, когда он произнес: «Подойдите! Идите сюда! Ближе!» И как он сжал ее голову и прижал к своему плечу. Он передал ей последние силы и помог ей подняться, выйти на улицу и убить лося.

Она долгое время оставалась на коленях, словно погрузившись в забытье, затем, подняв голову, она улыбнулась. У нее сложилось впечатление, что его разбитые запекшиеся губы ей также отвечают улыбкой. Теперь мир стал возможным.

55

Теперь она признала, что он — отец д'Оржеваль, которого объявили мучеником, погибшим у ирокезов два года назад. В это поверить было очень трудно. Прошлое воздвигло преграды — ситуации и картины, и вот все это рассыпалось в прах перед лицом реальности, потом вновь возникало. У больного поднялась высокая температура. Она стала осматривать тело и обнаружила, что одна нога у него раздута, а кожа покраснела. Ужас перед страшной гангреной охватил ее. При этом было только два выхода: смерть или ампутация.

— Нет! Нет! Я не смогу!

Да, она сумела разделать тушу лося, но отпилить ногу у живого человека, нет! Этого она сделать не сможет!

Она снова обрела внутреннюю силу.

Он должен жить. Они тоже. Слишком много знаков было подано им. Она бросилась лечить его всеми средствами, какие у нее только были.

Гангрена перестала прогрессировать. Но температура не спадала. Он беспокойно ворочался, стонал и, мотая головой, кричал: «О! Пусть она замолчит!.. Пусть она замолчит!..» и все время бормотал слова на наречии ирокезов.

Когда температура упала, он снова потерял признаки жизни, и Анжелике показалось, что он умер.

Она не могла понять и мучилась от мысли, что если это действительно отец д'Оржеваль, то как индейцы могли привезти его в таком состоянии тела и духа.

Болезнь, которая терзала его, была еще страшнее, чем физическая боль. Она хотела бы стереть следы его мучений, сделать его тем, кем он был раньше, — великим, неустрашимым и непогрешимым отцом д'Оржеваль, который вел в бой своих людей под расшитым знаменем, который склонялся перед алтарем, молился, ненавидел женщину, потому что встречал лишь недостойных грешниц и считал их посланницами зла. Но он страдал от предательства друзей, который знал все, вел тысячу интриг и готовил зеленые ароматные свечи с воском и ягодным отваром.

Однажды утром, когда она причесывала детей и рассказывала им истории, она почувствовала, что он смотрит на нее, и, повернувшись к нему, она встретилась с ним глазами. У него было странное выражение лица.

Ей показалось, что он вновь смотрит на нее насмешливо, и она не могла бы объяснить, что означает этот взгляд, но он снова возродил ее подозрения. Тот, кто лежал в кровати, был обманщиком, наверное, следопытом, изгнанником, пьяницей, который, чтобы спастись, украл распятие погибшего отца д'Оржеваля. Он смотрел на нее с сардонической усмешкой, и это было очень неприятно. Она не удержалась и бросила:

— Кто вы такой?

Услышав внезапный вопрос, он изменил выражение лица и выказал беспокойство:

— Я вам уже сказал. Я Оржеваль из Армии Господней.

— Нет! Вы не отец д'Оржеваль. Он был человеком вне всякого упрека. А вы!.. Вы достойны презрения. Вы украли его распятие, вы присвоили его имя, все… Вы — не он. Я это чувствую.

Она подошла к кровати и долго всматривалась в это странное лицо.

— Кто вы? Вы не священник, не святой мученик. Я разоблачу вас.

Она села на кровать, не сводя с него глаз. Она решила расставить ловушки и загнать его туда.

— Расскажите мне о вашей молочной сестре, — сказала она настойчиво.

Он показался ей обеспокоенным, словно ребенок, который боится неправильно ответить.

Она настаивала.

— Кто ваша молочная сестра… Ее имя начинается на А, как имя Дьяволицы… Разве вы могли бы забыть это адское создание? Амбруазину?

Он побледнел. Его взгляд потух, он отвернулся. Затем он ответил, запинаясь:

— Она… Она не моя молочная сестра… Она молочная сестра Залиля.

Он снова улыбнулся с непонятной иронией и продолжал:

— Однако, мать Залиля была и моей кормилицей до него. Старший брат Залиля, которого она кормила одновременно со мной, мой настоящий молочный брат, имел искривленные ступни… Я помню, что, лежа рядом со мной, он захотел меня убить. Потом мне рассказали, что я сам убил его, задушил в нашей общей колыбели.

Анжелика вздрогнула и вспомнила о словах Амбруазины, которые она любила повторять: «Мы — трое проклятых детей с гор Дофинэ».

Возвратившись к реальности, она живо возразила:

— Глупости! Вас убедили в этой байке, чтобы причинить вам зло. С самого детства вас окружали недостойные и жестокие женщины. С одной из этих милочек я сама столкнулась, с Амбруазиной. Но я совершенно не верю, что вы похожи на них.

— Смотрите-ка, как пылко вы меня защищаете… Но, может быть, вы правы. Чем необычнее рождение, тем суровее судьба.

— У вас были трудные цели и не без причин…

— Может быть, вы скажете яснее?