Триумф графа Соколова

Немая сцена в «Ревизоре» — ничто по сравнению с тем окаменением, полным столбняком, в какой впали убийцы. Они, казалось, навеки застыли с поднятыми рюмками и разинутыми ртами. Удивление не было бы большим, если перед ними предстал, скажем, Иван Грозный с карающим мечом.

Жалость

Соколов, широко и счастливо улыбаясь, закинув топор на плечо, словно палач на эшафоте перед исполнением своего смертельного номера, прошелся по горнице.

— Приятного аппетита, господа отравители и сжигатели! Уж не посетуйте, что вашу трапезу прерываю. Такой праздник вам испортил! Да-с, господа негодяи, большевики позорные, праздник нынче будет у меня. И у всего русского православного народа. — Помахал топором. — Шелохнетесь — в куски изрублю!

Вдруг рявкнул:

— Встать, морды — к стене! Лапы вверх! Кто из вас Мишка, кто Еська? Впрочем, это уже все равно.

Компания торопливо и безропотно уткнула носы в обои. Лишь Юлия все время поворачивала лицо к сыщику, жалобно глядела на него своими красивыми блудливыми глазищами.

Соколов вынул револьвер из пиджачного кармана Эдвина. У остальных оружия не оказалось.

Сыщик скомандовал Юлии:

— Достань бельевую веревку! — Усмехнулся. — Думала, что отравила? Должен разочаровать тебя, исчадие ада!

Юлия, без конца оглядываясь на сыщика и заискивающе улыбаясь, безропотно выполнила приказание. Она полезла в шкаф, вытащила подходящий моток.

Соколов приказал мужикам:

— Руки за спину!

Каждому по отдельности он перетянул кисти, а потом всех нанизал на веревку, как на вожжи.

С удовольствием подумал: «Притащу их в таком виде в охранку к Мартынову — мой сувенир к Рождеству!»

Соколов деловито сказал:

— Если кто шелохнется, тут же заставлю всех портки снять. В таком виде — с голыми жопами — пойдете через всю Москву в Бутырскую тюрьму. Пусть москвичам радость будет, пусть полюбуются на революционную шваль, которая хотела сделать их несчастными.

Юлию, как девицу, сыщик пожалел. Он решил посадить ее к себе в сани, а мужиков гнать пешком. Соколов на мгновение забыл, что злодеи — существа бесполые.

И напрасно.

Крематорий

Сыщик повернулся к Юлии:

— Ну, красавица общественного пользования, покажи, где ваш крематорий находится?

Юлия послушно провела Соколова через кухню в смежную пристройку, похожую на баньку. Посреди баньки стояла большая клетка, сделанная из толстых, полуторадюймовых металлических прутьев.

Пол клетки являл собой толстый лист железа с большими, круглыми отверстиями. Под этим полом был открытый очаг. Над клеткой высился раструб, какой бывает в кузницах. Рядом стояли мехи, какие бывают в кузницах, — для поддувки воздуха и увеличения пламени.

Соколов с укоризной посмотрел на Юлию:

— Как же вы, красивая, из хорошей семьи девушка, могли жечь людей, которые вам не причинили вреда?

Юлия вдруг зарыдала, упала на колени перед Соколовым:

— Запугали меня эти антихристы! Уже не понимала, что творю. Себя проклинаю, несчастную! Опозорила родителей, себе жизнь испортила. Я ведь только вас одного, Аполлинарий Николаевич, всегда любила. Покарайте меня, ибо без вас не мыслю дня прожить. Вот вам истинный крест! — И девица осенила себя крестным знамением.

Соколов лишь головой удивленно покачал, ничего не ответил. Он подошел ближе к клетке, чтобы в деталях разглядеть это дьявольское сооружение. Юлия еще больше зашлась в рыданиях.

Соколов, полный печальных раздумий, растворил тяжелую дверцу, встал на пороге. Он представил, как снизу било жаркое пламя, а несчастный прокурор Александров в безумной пляске подпрыгивал на этом толстом металлическом листе. Жуткая, страшная смерть!

И вдруг сильный толчок в спину чуть не свалил его. Соколов по инерции сделал шаг вперед. И в это мгновение он услыхал металлический звук — стук захлопнутой дверцы.

Соколов метнулся к выходу, но за решетчатой дверцей увидал лицо со звериным оскалом, сведенное гримасой дикого хохота. Это Юлия Хайрулина закрыла его, словно в западне, в клетке. Только теперь сыщик подумал о том, что замок на дверце — английский, захлопывающийся, и открыть дверь изнутри невозможно — нужен ключ.

Юлия, словно бесноватая, визжала, прыгала, выла, дико хохотала. Наконец малость успокоившись, тяжело дыша, счастливым голосом произнесла:

— И ты, граф, поверил, что я раскаялась? Да я вас, опричников самодержавия, люто ненавижу. Гонялись мы за тобой, граф, гонялись, чтобы в этот крематорий посадить, — ничего не выходило. А ты был настолько любезен, что сам влез. О-хо-хо! Вот это праздник! Сегодня ты попляшешь на этой сковородке — такое для меня счастье. Завтра утром твой прах в урне отправим в Петербург Гарнич-Гарницкому — подарочек. И твою брюхатую жену не забудем, почтим пакетом с почками. И уд твой поджаренный туда же положим. О-хо-хо! А-ха-ха!

Хлопнула себя по лбу:

— Совсем на радостях про сподвижников забыла — развязать их надо да порадовать!

И она унеслась в соседнюю комнату. Через мгновение оттуда раздался истошный вопль радости:

— Виват! Смерть Соколову!

Гори, гори ясно!

Освобожденные из плена террористы собрались возле клетки. Они неистово радовались своей добыче, плевались, осыпали сыщика проклятиями и оскорблениями.