Триумф графа Соколова

— Прикажите кучеру Антону, пусть закладывает! — Извиняющимся тоном к Сахарову: — Извините, ваше превосходительство, «рено» на зиму я приказал поставить в гараж: заводить трудно, а ездить опасно — шины не держат.

— Что Соколов?

— Голос веселый, а подробности допроса небось за столом расскажет. Пора ехать!

Вечно всем недовольный полицейский кучер Антон сделал карьеру — теперь он возил самого начальника московской охранки.

Что-то бурча под нос, имевший вид крупного клубня картошки, из широких ноздрей которого буйно рос волос, Антон запахнул на седоках медвежью полость. Взгромоздился на облучок, дернул вожжи и вдруг диким голосом заорал:

— Н-но, пошли, приститутки, мать вашу…

— Ты что, Антон, всегда ругаешься? — строго спросил Мартынов.

— Так они, инсургенты упорные, иначе языка не понимают!

Лошадки дернули и спустя несколько мгновений набрали хорошего хода.

В лицо седокам остро ударил морозный воздух, на мгновение сбил дыхание.

Антон ведал о пристрастии своего нового начальника Мартынова к быстрой езде. Городовые при виде знакомых саней, летящих на сумасшедшей скорости, вытягивались в струнку и прикладывали руку к форменной шапке. Пешеходы суетливо спешили убраться с дороги, а встречные экипажи загодя прижимались к обочине. Уж очень тесна Тверская!

Сани на ухабах взлетали вверх и жестко хлопались полозьями на раскатанную дорогу. При выезде на Охотный ряд Антон заломил такой опасный поворот, что сани страшно заскрипели, накренились вправо и едва не перевернулись.

Мартынов стал вежливо выговаривать:

— Ах, Антон, нельзя столь неразумно рисковать…

В этот момент из других подлетевших к трактиру саней выскочил широко улыбающийся Соколов. Он крикнул:

— Ты, пентюх, совсем обнаглел! — Отвесил кучеру увесистого «леща» и уже более миролюбиво добавил: — Надо же, драгоценная жизнь подполковника Мартынова могла пострадать…

Даже деликатный Сахаров не сумел удержать улыбки.

Приятное волнение

В знаменитом трактире Егорова, что размещался в Охотном ряду, почти напротив «Национальной» гостиницы, Соколова знали все.

Едва народный любимец появился в дверях, как седоусый старенький швейцар Прохор, которого Иван Бунин метко прозвал Фирсом, сдернул с головы обшитую галуном фуражку с маленьким лакированным козырьком и со слезами радости воскликнул:

— Радость неверуятная! Аполлинарий Николаич, наконец-то! Совсем к нам дорожку забыли… Цельный, поди, месяц вас на нашем горизонте видно не было.

— Эх, брат Проша, дела все! Как твое благополучие?

— Слава Господу, временно еще живой, а все друзья-приятели мои уже давно на кладбище промеж родителев лежат, Царствие им Небесное! — Старик перекрестился. И заговорщицки на ухо, помогая снимать шубу: — Уж и столик ваш угловой тороватым гостям занимать разрешили. За такую честь отдельно от счета «синенькую» платят. А отбоя от желающих не убавляется. И сейчас купец Бугров из Нижнего Новгорода, извольте знать, на вашем креслице наслаждается.

Внизу было шумно и пестро от торгового простонародья и разной неавантажной публики.

Кто-то из лакеев, завидев знаменитого гостя, бросился по лестнице на второй этаж — искать Егорова: граф Соколов явился!

Сыщики по узкой лестнице, застланной пестрым вычищенным на снегу ковром, поднялись наверх.

В двух шатровых невысоких зальцах было чисто и благопристойно. Под потолком висела большая клетка с канарейкой. Дальнюю стену занимала странная живопись. Картина изображала трех китайцев, дующих из блюдечек чай. Этот шедевр так поражал очевидцев, что о нем писали многие — от Ивана Бунина до Владимира Гиляровского.

Воздух был проветренный, дышалось легко, здесь даже курить не дозволялось.

Соколов осенил себя крестным знамением на старинного письма икону Богородицы, висевшую в красном углу. Рубиновым огоньком светилась лампадка.

На невысокой эстраде неистовствовал на балалайке белобрысый Степка. На нем была расшитая шелковая рубаха и козловые сапоги.

Увидав гения сыска, он на мгновение замер, и улыбка расползлась во все лицо. И тут же, по заведенному обычаю, заиграл «встречную музыку» — увертюру к «Лоэнгрину». Любимого сыщиком композитора — Вагнера разучил ансамбль.

Но ансамбль нынче отдыхал, а за всех старался бесподобный Степка, которого даже за границу возили показывать. Ибо он умел ловко играть, заведя балалайку за спину, за голову, выделывая присядку и в прочих невероятных положениях. Говорили, что для купца Хлудова-младшего он за сто рублей исполнил с вариациями «Светит месяц», вися вниз головой и ни разу не сфальшивив.

Соколова и его друзей неслись встречать двое лакеев в расшитых шелком по вороту и подолу косоворотках, а также сам хозяин:

— Со всем нашим радостным восторгом счастливы видеть вас, Аполлинарий Николаевич, одно удовольствие-с! Как сердце чувствовало, сегодня от Елисеева свежих угрей доставили. Приятно вам потрафить ими под водочку-с. А ваш человек заказ передал, уже под выпивку закуской утешается.

— А кулебяки нынче свежие?