— Задержал облагодетельствованного тобою Семена Кашицу. На самом деле это Мишка Маслобоев, карточный шулер, пьяница и террорист. Вышли людей, пусть тщательно обыщут пожарище, хотя там, кажется, выгорело все до основания, — Назвал адрес. — И еще одной преступнице удалось бежать.
— Как так? Преступница бежала? — возмутился начальник московской охранки.
Соколов в двух словах объяснил.
Мартынов, склонный к поучениям, начал поучать:
— Полковник, зарубите себе на носу: так на задержание не идут! В интересах этого важного дела необходимо было установить наблюдение за преступниками. Ведь если бы Маслобоев находился на свободе, то мы могли бы проследить его связи…
Соколов насмешливо сказал:
— Передовую методику по системе Лебедева и Вейнгарта я знаю. И даже Достоевского читал. А ты, Мартынов, сейчас рассуждал как Порфирий Петрович: «Посади я преступника слишком рано, то, пожалуй, определенное положение дам, уйдет он от меня в свою скорлупу. А оставь я такого господина на свободе, сам мне такую улику приготовит, что на дважды два — четыре походить станет».
— Разве это не верно?
— Верно, но лишь в принципе. Это в математике все делается по застывшим правилам, а сыск — дело тонкое, вдохновенное. Тут надо быть и Пушкиным и Толстым одновременно. Ведь эта парочка могла и день, и два любовью утешаться и не иметь контактов с внешним миром. В это время их товарищи, которые нам неизвестны, много страшных дел натворили бы. Скажем, тебя, Александр Павлович, гордость России, похитить, а потом, как прокурора — ссыпать в урну.
Мартынова, видать, от таких предположений передернуло:
— Тьфу, что вы, полковник, говорите — слушать тошно!
Соколов невозмутимо закончил мысль:
— Тем более что у нас, по известным тебе причинам, каждый час дорог.
Мартынов вздохнул, примиряюще проворчал:
— Если бы дом был оцеплен, так никто и не ушел бы.
Соколов парировал:
— Если бы иногда мудрое начальство по своей наивности не отпускало преступников, то и не было бы нужды гоняться за ними по два раза. И заметь, с риском для собственной жизни.
— Кто сбежал, приметы, а лучше фамилия известны?
— Запиши: Елизавета Блюм, старая знакомая Гарнич-Гарницкого. Та самая, что в Монте-Карло дарила свои ласки этому сластолюбцу.
Мартынов завидовал успеху Соколова у женщин. Он с иронией вставил:
— Как вам, полковник, госпожа фон Лауниц?
— У меня по службе, а не ради удовольствия.
— Приметы этой Елизаветы имеются?
— Со слов Гарнич-Гарницкого, девица интеллигентного вида, лет девятнадцати-двадцати, роста приблизительно два аршина шесть вершков, восточный тип, глаза серо-зеленые, брови густые, темные, дугообразные, кожа матовая, рот средний, губы пухлые, волосы густые, темно-русые, чуть вьющиеся по вискам, шея высокая, фигура стройная, голос приятно-низкий. Все! Я больше ничего не знаю.
— Не очень много!
— Обратись к Гарнич-Гарницкому, он тебе опишет малейшие подробности ее прелестей. Прикажи, Александр Павлович, чтобы на всякий случай заглянули в адресную книгу, да и по агентурным связям проверили. Елизавету необходимо проследить, установить связи. Адью! Иду Семена-Мишку допрашивать.
Подумал: «Если я память ему не отшиб!»
Петля
У Мишки с памятью оказалось все в порядке. В отличие от челюсти, которой еле двигал.
Мишка усиленно растирал себе ушибленную шею. Он вовсе не был похож на того нагловато-отчаянного типа, которого впервые сыщик увидал в поезде. Теперь преступник был испуган и угнетен.
Соколов успокоил:
— Из-за шеи не беспокойся. Здоровая она или прыщ на ней, все равно в петле ей висеть.
Мишка побледнел:
— Чего, в какой петле?
— Веревочной, мылом промазанной. Чтоб скользила лучше. Заодно можешь и гигиену соблюсти — казенным мылом шею намылить. Ну и палач за ноги дернет — все быстрей дух твой поганый отлетит.
Мишка был окончательно раздавлен. Он загундосил:
— А чего я сделал? И вообще не желаю с вами, сатрапами, разговаривать. Слова из меня не выжмете. Из пушки в потолок пальнул? Так я думал, что на меня грабители налетели. За это меня судить не будут. Долой самодержавие! А вы пошли все на…
Соколов с сожалением покачал головой: