Триумф графа Соколова

— А чего из себя корежил гусарского офицера?

— Да это я так, для одного фасона. Мы, Маслобоевы, любим покуражиться, над простачками посмеяться.

Загадочное дело

Пока Мишка распинался о достоинствах своей фамилии, Соколов вспомнил детали этой истории. Сыщик служил еще в сыскной полиции. Тогда был жив его верный друг Коля Жеребцов, позже погибший в Саратове от рук террориста. Жеребцов вел расследование. Он и рассказал о нем своему учителю — Соколову.

Дело было в следующем. На этом самом Лесном рынке, что за Красным Селом, в сторону Сокольников, нашли убитым в мясной лавке торговца Овчинникова.

Начали розыск. И многое в этой истории оказалось странным: убили в дальней комнатушке, куда покупателям хода не было. Стало быть, убийцы были знакомы со своей жертвой.

Далее, преступление в разгар торгового дня, — стало быть, рисковали, а ради чего? Выручку хотя забрали, но по случаю раннего часа она была незначительной. Враги? Но таковых и у старика Овчинникова не было. Опросили возможных свидетелей. Показания были противоречивые. Однако все дружно свидетельствовали, что уже часов с десяти утра Овчинников почему-то закрыл лавку на обед. Видели нескольких людей, в разное время выходивших из лавки, их внешность точно никто описать не умел.

Опросили десятки приятелей убитого, родственников, постоянных покупателей. Все оказалось тщетным. Жеребцов был прекрасным сыщиком, но в тот раз он убийц не разыскал.

И вот, спасибо разговорчивости преступника, это дело неожиданно нашло свое разрешение.

Важные признания

Мишка спросил:

— А чего топтунам сделали в наказание?

— На каторгу отправили! — веселился Соколов.

— Ну?! И правильно! — Из Мишки хлестало нетрезвое хвастовство. — Эх, какой бы из меня сыщик первоклассный вышел! Вот, скажем, Смолин с Сухаревского рынка — точно говорю, не плоше его был бы. Потому как все воровские хитрости насквозь прошел — даже досконально.

Соколов с сомнением протянул:

— Разве? Для этого, прежде всего, воровской мир надо знать. А ты, Мишка, парень шустрый, но…

Мишка совсем разгорячился:

— Да я до всего проник, все, почитай, знаю малины, а также ямы — места сбыта спертого добра, знаю всех скупщиков краденого, всяких мошенников — все вот в этом кулаке они у меня.

— Проверю, Мишка! Коли не врешь, премию получишь — вина и папирос. Какие уважаешь?

— Насчет покурить? Пользуюсь лавкой фабрики «Дукат», на Петровке это. Когда деньги позволяют, наслаждаюсь «Реноме» — сто штук за рубль-с, а по бедности и «Дюшес» хорош.

Мишка прервался, с тоской посмотрел на Соколова:

— Эх, совсем в горле пересохло.

Соколов смилостивился, зашел в соседний кабинет, принес последнее, что оставалось от пышного ужина Тюкеля, — бутылку мадеры.

— Пей сколько влезет!

Мишка разом осушил лафитник, крякнул:

— Хор-рошо винцо! Когда разбогатею, цельный день винами дорогими стану утешаться.

— Когда ты разбогатеешь, то утешаться будешь не винами, а лекарствами. Я тебя, паразита моей жизни, сладко угостил?

— Прямо не верится, что в Бутырке торчу, словно в хорошем трактире гуляю. Как и выразить вам, господин полицейский полковник, не знаю…

— А теперь отвечай коротко, быстро и только правду. Раз соврешь — в нижнюю камеру к грызунам пойдешь. Твое имя?

— Михаил Антонов Маслобоев.

— Возраст?

— Тридцать первый годок с Филипповского поста пошел.

— Судимостей?

— Три!

— Голубей гонял?

— Нет!

— Вино пьешь?

— Пью!

— У кого пожар случился?

— У меня!

— Куда сбежала Елизавета Блюм?

— Не знаю, вот истинный крест!

Фокус Соколова не прошел, а на него многие закоренелые преступники попадались. Он сделал последнюю попытку:

— Мишка, как же так? Елизавета с тобой жила, много тебе рассказывала. Ну, где в Москве ее квартира?

Мишка прижал руки к сердцу.

— Истинно говорю, не знаю! — Малость посопел, добавил со злостью: — Знал бы — сказал, ведь гнусней бабьего семени ничего на свете нет: самые продажные и добра не помнят. Я столько марушек с Цветного бульвара перещелкал — со счета сбился. А чего Елизавета ко мне прилипла? Она благородная, из себя краля писаная. Поначалу я аж робел. А потом, как началось, она такое откалывала, что я у самых клевых баруль не видывал. Я ей говорю: «Странно, что вы ко мне, простому мужику, с чувствами и своим разнообразием!» Она буровит: «Ты мужик простой, а хрен твой золотой!» Поди, с кем спит, тому так и говорит. А еще заявляет как-то: «Купим мергафон, буду любить тебя под музыку!» У меня уже ксива Кашицы была, я ходил свободно, ничего не боялся. Сели на сани, отправились с ней на Петровку, к Иосифу Мюллеру. Сотенную отвалила за мергафон, «Симфония-Экстра» называется, да к ней два ящика пластинок. Так, бывало, заведет Вавича «Очи черные» и скорей меня седлать. Смешно, право!

— Когда Елизавета к тебе попала?

Мишка сморщил лоб, мучительно задумался. Вдруг просиял:

— Вспомнил, как раз в канун праздника великомученицы Екатерины, я еще в храм на службу зашел.

— Стало быть, двадцать третьего ноября?