Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. Книга 2. Часть 1

У СССР оказался самый ограниченный выбор. Но его нужно было делать. На него нужно было решиться. Сталин это понял раньше других, хотя и предвидел, что реакция на этот шаг во многих странах будет крайне отрицательной. Будучи прагматиком, он отбросил в этот момент идеологические принципы в сторону. Единодержец более чем за полтора десятилетия уже привык принимать решения, которые оказывали влияние на судьбы миллионов людей. Он, при своей исключительной осторожности, не боялся ответственности, уверовав в свою непогрешимость, хотя и прибегал к испытанному методу: сваливать вину за неудачи на других. Сталин привык, что последнее слово в решениях партийного и государственного руководства остается за ним. В то же время, сделав выбор, он не всегда заботился о его пропагандистском обеспечении, полагаясь в этом случае на свой аппарат, в частности на энергичного Жданова.

Итак, когда Сталин убедился, что англо-франко-советские переговоры не дают быстрых результатов (а он и не очень верил, что они приведут к положительному решению), ’’вождь” вернулся к ’’германскому варианту”, который настойчиво предлагал Берлин. По его мнению, другого выбора уже не было. В противном случае СССР, как он считал, может столкнуться с широким антисоветским фронтом, что чревато наихудшим. Сталину, попавшему в политический цейтнот, некогда было думать, что скажут об этом шаге потомки, что скажет история. На пороге стояла война. Нужно было любой ценой отодвинуть ее начало.

Обсудив на Политбюро шаги по активизации контактов с Берлином и определив инструкции советскому полпреду, Сталин поручил Двинскому, заместителю Поскребышева, подобрать всю имеющуюся литературу о Гитлере, фашизме и его социальных истоках. Ему хотелось глубже понять феномен национал-социализма, о котором еще на XVII съезде он сказал, что ’’при самом тщательном рассмотрении невозможно обнаружить в нем даже атома социализма”²². Сталин помнил, что Бухарин, выступавший на том, последнем своем съезде, половину речи посвятил анализу характера угрозы для СССР со стороны Германии и Японии. Ему запомнилось образное резюме Бухарина, которое тогда показалось просто пропагандистским, крикливым: свою наглую, разбойничью политику ’’Гитлер формулирует так, что он желает оттеснить нас в Сибирь, и которую японские империалисты формулируют так, что хотят оттеснить нас из Сибири, так что, вероятно, где-то на одной из домен Магнитки нужно поместить все 160-миллионное население нашего Союза”²³. Сегодня Сталин, хотя он не привык даже мысленно признаваться в своих ошибках, едва ли счел бы это заявление Бухарина нелепым. За семь лет до будущей страшной схватки с фашизмом, а затем и японским милитаризмом Бухарин в основном верно начертил контуры грядущей угрозы.

Вечером Сталин засел за приготовленные ему Двинским материалы. Долго листал перевод гитлеровской книжонки ’’Майн кампф”. Подчеркнул карандашом два больших фрагмента: ”Мы заканчиваем вечное движение германцев на юг и на запад Европы и обращаем взор к землям на восток. Мы кончаем колониальную торговую политику и переходим к политике завоевания новых земель. И когда мы сегодня говорим о новой земле в Европе, то мы можем думать только о России и подвластных ей окраинах. Сама судьба как бы указала этот путь… Организация русского государства не была результатом государственной способности славянства в России, а только блестящим примером государственно-творческой деятельности германского элемента среди нижестоящей расы… Будущей целью нашей внешней политики должна быть не западная и не восточная ориентация, а восточная политика в смысле приобретения необходимой для нашего германского народа территории”. Читая эти строки, каждая из которых свидетельствует о преступных планах, Сталин еще больше убеждался в том, что авантюрист с челкой на лбу не остановится ни перед чем. Вопрос один: когда?

Остановившись на книжке Конрада Гейдена ’’История германского фашизма”, Сталин отчеркнул слова, сказанные Гитлером еще в 1922 году: ”В правом лагере евреи стараются так резко выразить все имеющиеся недостатки, чтобы как можно больше раздразнить человека из народа; они культивируют жажду денег, цинизм, жестокосердие, отвратительный снобизм. Все больше евреев пробиралось в лучшие семьи, в результате ведущий слой нации стал по существу чужд своему собственному народу.

Это создало предпосылку для работы в левом лагере. Здесь евреи развернули свою низкую демагогию… Им удалось путем гениального использования печати в такой мере подчинить массы своему влиянию, что правые стали видеть в ошибках левых ошибки немецкого рабочего, а ошибки правых представлялись немецкому рабочему в свою очередь только как ошибки так называемых буржуа…’’ Сталин, поражаясь столь оголтелому антисемитизму, продолжал листать книгу, отчеркивая заголовки: ’’Заговор раввинов”, ’’Мастер слова”, ’’Мастер-неврастеник”, ’’Дипломатия сильных слов”, ’’Его честное слово”, ’’Секрет его физиономии”…