Триумф и трагедия, Политический портрет И В Сталина. Книга 2

А реально произошло, вот что. Хотя высшему руководству страны по различным каналам сообщали о предстоящем нападении фашистской Германии, Оно не сделало .очевидного: не привело в боевую готовность приграничные войска. Директива No 1 запоздала, если говорить о ее назначении, не менее чем на сутки. Сталин и его окружение не понимали (а военные не. решились,ему растолковать; Тимошенко вообще очень боялся "вождя"), что боевая готовность - это жесткие временные параметры. Время, необходимое для подъема дивизии по тревоге, для сбора, марша и занятия указанных оборонительных поздний, колеблется от 4 до 20 часов. Например, в Западном особом военном округе в среднем нужно было от 4 до 23 часов. А Директиву No 1 Генеральный штаб начал передавать в 00 часов 20 минут 22 июня. Прием в округах был завершен в 01 час 20 минут. После этого командующие со штабами изучали документ и вырабатывали необходимые в таких случаях распоряжения, указания. На это ушло еще час-полтора. По существу, войскам на выполнение директивы оставалось менее часа.

Значительное количество дивизий было поднято по тревоге лишь бомбардировками и артиллерийским налетом фашистов. Части и соединения, начав выдвижение в указанные районы, как правило, не дошли до них, встретив на своем пути танковые колонны немцев, и вынуждены были вступать в бой с ходу. Противник сделал все, чтобы нарушить связь, парализовать управление. Для всех было полной неожиданностью, что подвижные группировки немцев к исходу первого дня продвинулись в глубь территории .на 50- 60 километров... Войска второго эшелона начали выдвигаться к границе под непрерывными ударами вражеской авиации; она господствовала в воздухе с первых часов. Навстречу войскам двигались нескончаемые толпы беженцев. Связь отсутствовала. Командиры не знали обстановки. Районы, в которые предписывалось прибыть соединениям, были уже заняты противником, сумевшим добиться тактической, оперативной, а затем и стратегической внезапности. Да, именно так. Политической внезапности не было, но из-за преступной нераспорядительности Сталина войска, были поставлены в условия, когда самые авантюрные намерения немецкого командования осуществились. Начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер позже писал: "Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношений не были приспособлены к обороне. Его войска в пограничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была слабой".

Сталин, нервно расхаживающий по своему кабинету, не знал, что немецкое командование сделало ставку на решительное продвижение своих танковых клиньев в глубину советской территории, не заботясь о том, что в тылу у них оставались Советские войска. Была сорвана мобилизация во многих областях. В первые же день-другой более 200 складов с горючим, боеприпасами, различным военным имуществом, как и многие госпитали, оказались в руках врага. Неразбериха, отсутствие твердого управления деморализовали войска. В оперсводке No 1 от 24 июня 1941 года, подписанной начальником штаба 4-й армии полковником Л. М. Сандаловым, говорится: "От постоянной и жестокой бомбардировки пехота деморализована и упорства в обороне не проявляет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части приходится останавливать и поворачивать на фронт командирам всех соединений, начиная от командующего армией, хотя эти меры, несмотря даже на применение оружия, должного эффекта не дают".

А Сталин все ждал утешительных вестей... Когда утром 22 июня встал вопрос, кто обратится к народу с сообщением о нападении гитлеровской Германии, то все, естественно, повернулись к Сталину, но тот неожиданно отказался. Почти не раздумывая. Отказался решительно. В исторической литературе по сей день бытует мнение, что Сталин принял такое решение потому, что был, как, например, вспоминал А. И. Микоян, в подавленном состоянии, "не знал, что сказать народу, ведь воспитывали народ в духе того, что войны не будет, а если и начнется война, то враг будет разбит на его же территории и т. д., а теперь надо признавать, что в первые часы войны терпим поражение".

Думаю, дело обстояло не совсем так. Вопрос об обращении к народу решался ранним утром, когда еще никто в Москве не знал, что мы "в первые часы войны терпим поражение". О войне, ее угрозе народу часто говорили. Готовились к ней. Но пришла она все равно неожиданно. Сталину было во многом неясно, как развиваются события на границе. Вероятнее всего, он не хотел ничего говорить народу, не уяснив себе ситуации. Сталин никогда до этого, во всяком случае в 30-е годы, не делал крупных шагов, не будучи уверенным в том, как они скажутся на его положении. Он всегда исключал риск, который мог бы поколебать его авторитет, авторитет вождя.