Триумф христианства. Как запрещенная религия перевернула мир

Христиане, до обращения Константина подвергавшиеся преследованиям, порой обращались к своим противникам-язычникам с призывами к терпимости. В особенности выступал за свободу религии апологет II–III вв. Тертуллиан. Вот что он писал Скапуле, префекту Карфагена: «По человеческому праву и естественной власти каждый может почитать то, что хочет, и богопочитание одного не приносит ни вреда, ни пользы другому. Поэтому богопочитанию не подобает вынуждать богопочитание… Хотя вы и принудили бы нас к жертвоприношению, однако этим ничего бы не даровали своим богам, ибо они не требуют жертв от тех, кто их не желает приносить» («К Скапуле», 2). В другом труде он призывает своих языческих оппонентов не насиловать человеческую свободу «лишением свободы религии и запрещением выбора божества… Никакой бог, да даже никакой человек не пожелает почитания принужденного» («Апология», 24).

Все это был глас вопиющего в пустыне. Но прошли годы, чаша весов склонилась на сторону христиан, многие из них готовы были силой принуждать язычников отказаться от их традиционных религий – и теперь призывать к терпимости начали уже языческие интеллектуалы. Великий ритор Фемистий (317–388) играл видную роль в римском правительстве на протяжении более тридцати лет, с правления Констанция II и до Феодосия. Ближайший и доверенный советник императоров-христиан, сам он, однако, был открытым язычником и выступал за свободу религии.

Одна из дошедших до нас речей Фемистия была произнесена 1 января 364 года, по случаю восшествия на императорский престол Иовиана. Империя только что простилась с последним своим императором-язычником. Фемистий, разумеется, об этом знать не мог. Но он знал, что Иовиан – христианин и, скорее всего, начнет принимать меры против язычников. Речь его отчасти направлена именно на то, чтобы предотвратить такое развитие событий. Новый император, подчеркивает Фемистий, должен знать, «что царь не может принуждать своих подданных всегда и во всем, что есть дела, не терпящие принуждения, стоящие выше угроз и наказаний, – например все дела добродетели и прежде всего почитания божества» («Речи», 5.67b – c)[271]. Иными словами, ни добродетель, ни истинную религию невозможно укоренить в народе запретами и наказаниями.

Фемистий говорит дальше, что природное стремление к благочестию присуще каждому человеку, однако важно позволять «каждому почитать божество так, как подсказывают его природные склонности» («Речи», 5.68). Никакими пытками нельзя изменить взгляды человека на божество или на то, как ему следует поклоняться. И к истине ведет не одна дорога. Напротив – разные религии подобны состязающимся на скачках: все они спешат к одному судье, но разными путями. И по правилам этих гипотетических скачек разные пути дозволены, пусть даже одни из них прямее и быстрее ведут к цели, чем другие: «Итак, ты видишь, что, хотя Судия, могущественный и истинный, един – к нему ведет не одна дорога».

В последующие годы эти призывы к терпимости повторяли и другие язычники. Особенно важное событие произошло в 382 году, когда юный христианский император Грациан распорядился убрать из здания римского сената алтарь богини Победы. Этот алтарь, установленный Цезарем Августом в первые годы его правления, простоял там более четырехсот лет. По традиции, перед тем, как войти в зал заседаний, сенаторы приносили на алтаре простую жертву за успех своих предприятий. Но к концу IV века сенаторы-христиане, разумеется, уже никаких жертв не приносили. Под давлением христианских лидеров Грациан приказал убрать алтарь, к большому негодованию языческих традиционалистов, увидевших в этом очередное нападение на привычные им религиозные практики.

Громче всех возмущался римский оратор, интеллектуал и государственный деятель по имени Симмах. Когда Грациан сошел со сцены, Симмах обратился к новому императору, Валентиниану II, с просьбой вернуть алтарь на место. Симмах подчеркивал, что древние религиозные обычаи римлян неизменно приносили им успех: «Эта религия покорила мир». И даже если другие теперь выбирают иной религиозный путь, богопочитание требует свободы, а не стеснений. Каждый должен почитать божество так, как подсказывает ему совесть: «Все виды богопочитания – по сути своей одно и то же. Все мы смотрим на одни звезды; одно небо над нами, один мир окружает нас. Так что за беда в том, что к истине мы идем разными путями? И возможно ли приблизиться к такой великой тайне одной-единственной дорогой?» («Письмо об алтаре Победы», 3, пар. 10)[271].

Никакими пытками нельзя изменить взгляды человека на божество или на то, как ему следует поклоняться. И к истине ведет не одна дорога.