— Тогда, милорды, он должен оказаться вне игры навсегда, — я внимательно осмотрела лица собравшихся, не без удивления отмечая, что далеко не для всех это предложение стало неожиданностью. Более того, много кто кивнул, выражая полное согласие.
— Правильно ли я понимаю, — проскрипел старик Хёхнербрин, один из тех, кто приехал в столицу совсем недавно, — что мы говорим о смерти этого ребенка?
— Мы говорим о многих смертях, — фон Кёллер поднялся на ноги и уперся кулаками в стол. — Вашей, почтенный, моей, наших детей. О тех, что уже случились, о тех, что неизбежно будут дальше. Думаете, кто-то из нас с вами сможет спокойно жить дальше под пристальным взором леди Агнес? — он хмыкнул. — Ну, возможно, год или два. Затем с нами расправятся. Тихо и спокойно, убирая по одному до тех пор, пока сама память о нас не сотрется. Она не простит.
— Формально, это даже нельзя назвать заговором, — уперся Хёхнербрин. — К тому же, насколько я помню, их с Фердинандом жизнь была омрачена многими недопониманиями, а теперь Агнес сможет повторно выйти замуж или хотя бы править так, как сочтет нужным. Мы оказали ей огромную услугу, так к чему ей мстить?
Я не сдержала горький смешок и, рухнув в кресло, закрыла глаза:
— Даже самая искренняя её благодарность ничего не изменит. Она играет роль матери наследника, роль вдовы короля, и к этой роли есть определенные требования. Агнес будет вынуждена покончить с нами, чтобы укрепить свой авторитет и подавить сомневающихся. Чтобы показать соратникам, что бывает с предателями. В конце концов, чтобы создать благоприятную основу для будущего брака юного наследника, ведь никто не решится на союз с государством, погруженным в вечную междоусобицу.
— А как поступим мы, если совет выберет нашу сторону? Разве мы не сделаем того же самого? — Я вздрогнула и выпрямилась. Карл поднялся со своего места и глядя только на меня, отрывисто произнес: — Милорды, прошу вас оставить нас ненадолго. На правах старого друга семьи я хотел бы поговорить с леди Сюзанной с глазу на глаз.
Несколько мгновений в комнате висела тишина, затем раздался скрип отодвигаемых стульев, шорох шагов и звук закрытой двери. Карл взъерошил волосы и ослабил шейный платок.
— Вики, скажи, пожалуйста, что это все, — он неопределенно обвел рукой комнату, — дурацкая шутка.
Я тоже встала со своего места, чувствуя себя неуютно под его гневным взглядом.
— Что ты не имела в виду того, что сказала. Я понимаю, последние месяцы были не из легких и всем нам, а тебе особенно, пришлось пройти через многое, но я отказываюсь верить, что ты так спокойно говоришь об убийстве невинного ребенка. Твоего кузена, кстати, пусть и не совсем законного.
Я прищурилась, не спеша отметать обвинение. Карл слегка побледнел.
— Так это не фигура речи? Не ошибка, не блеф?
Я отрицательно качнула головой.
— Ему даже трех не исполнилось, — тихо произнес Карл. — Он еще не понимает, в какое болото угодил. Он ни в чем не виноват. Не делай этого, умоляю.
— А что я должна делать? — внезапно взорвалась я. — Смириться и ждать, пока меня отправят на плаху вслед за дядей? Снова бросят в подвал, изнасилуют и убьют? Выставят на площади в позорных колодках или закроют в очередной заброшенной обители?! Скажи мне, как я должна поступить!
— Договариваться, — резко бросил он. — Пойти на уступки. Поговорить с Агнес. Поискать решение или хотя бы его подобие. Сделай свои требования и желания предметом торга.
— И что мне ей предложить? Верность и преданность? Любовь, милосердие, прощение, безоблачное будущее? У меня нет ничего, что заинтересовало бы её больше, чем власть.
— У тебя есть совесть. По крайней мере была, — горько произнес Карл. — У той Сюзанны, которую я любил, было сердце. Живое, трепетное, пусть и не всегда справедливое. У тебя были мечты, надежды, принципы. И где они?
— Остались в прошлом. — Я гневно оттолкнула стул, словно он был в чем-то виноват, и подошла к Карлу на расстояние вытянутой руки. Щеки горели от гнева, а пальцы сами собой сжались в кулаки. — Там же, где моя вера в людей, доброту и справедливость. Я говорила, что изменилась больше, чем тебе кажется. Ты не знаешь, чем я заплатила за то, чтобы быть здесь, просто дышать, видеть солнце и небо, называться именем, данным мне при рождении. Кто ты такой, чтобы укорять меня за жестокость? Откуда у тебя право судить меня?! Ты ни-че-го не знаешь обо мне.
Ярость накрыла меня безумной волной и, не сдержавшись, я воепила Карлу пощечину. Он не успел закрыться. Пошатнулся, отступил. Медленно поднял руку, коснулся кончиками пальцев лопнувшей губы, упрямо тряхнул головой: