Триумф непослушания (СИ)

Голубя принято называть птицей мира, но Элизабет никогда не понимала кому пришла в голову идиотская мысль наделить эту птицу миролюбивыми качествами. Она несколько раз видела как более сильный голубь наседал на слабого и начинал клевать ему голову, до тех пор пока не добирался до мозга. Медленно, уверено, хладнокровно. Мирными намерениями там и не пахло.

Скрипя половицами, на чердак медленно взобрался консул Гвин. Облокотившись об стену, он долго будет смотреть на Элизабет и это молчание оглушало громче любого крика. Гвин ожидал, что Лиза отведёт взгляд, но ошибся. Первая леди с гордо поднятой головой смотрела на него в ответ. Страшно было, когда на кону стояла судьба Хартии. Сейчас, когда всё потеряно, она не уступит в своей последней схватке.

— Это действительно ты, — с долей удивления прокомментировала Элизабет.

— Верно, — кивнул консул и поправил очки. — Но сегодня я узнал, что оказывается у меня другая супруга. Подлая, безнравственная и неумеющая держать слово. Ну и ну. Мне больно.

— Ты по этому специально меня сюда привёз? Чтобы почитать мораль?

— Не смог отказать в удовольствии.

— Так ответь же, как тебе удалось выжить? Ни за что не поверю, что твоей власти подчиняется ещё и смерть.

— А ты подумай. Хорошенько. Ты же умная девочка. Глупая не решилась бы на такой шаг.

Элизабет долго вглядываясь в лицо Гвина и вспомнила, что тогда у него на щеке не хватало родинки. Линзы ничего не увеличивали. А из-под белоснежных волос выглядывало два тёмных волоска. Всё это она уловила ещё тогда, но липкий страх напрочь заглушил все мысли.

— Двойник, — сокрушённо протянула она.

— Молодец. Сегодня он меня заменял, а я решил сделать тебе и дочери сюрприз. Каково же было моё удивление, когда я застал только Изабеллу. А затем звонок Отто расставил всё на свои места.

— И долго у тебя двойник? Надеюсь, ребёнок всё же от нас?

— Не говори ерунды. Какое счастье, что Изабелла сейчас нас не видит.

— Девочка не заслуживает таких родителей. А мы совершенно не заслуживаем семьи. Те, кому государство важнее родных.

Гвин ничего не ответил, достал белый листок и ручку, а затем протянул Элизабет.

— Чего ты хочешь? — удивилась девушка.

— Пиши просьбу о помиловании. На моё имя. Напиши, что тебя заставили участвовать в перевороте. Угрожали убить дочь. Пару строк и я закрою глаза на всё, что ты натворила в этот день.

Элизабет взяла листок, несколько секунд смотрела на него, после чего отбросила прочь.

— Ты понимаешь, что если ты попадёшь в руки Крюгера, мне тебя уже не удастся вытащить?

— Да.

— Тогда что ты творишь?

— Гвин, — она серьёзно взглянула на него, — когда в последний раз ты ходил по своему государству пешком? Без охраны? Как тогда, когда ты спас меня?

— Слишком много начало стоять на кону и я перестал этим заниматься.

— Если бы ты по чаще покидал Киевус, то увидел бы что за ним происходит. Люди работают на фабриках и заводах день и ночь, чтобы содержать твою армию и столицу. Они не увидят ничего прекрасного, не смогут подумать ни о чём умном и никогда не попробуют ничего вкусного. Сотни километров Хартии под контролем бандитских шаек. Во многих районах начинаются голодные бунты. А о том, что происходит на фронте, я даже не желаю заикаться. Я просила тебя этого не начинать. Ты отверг все мои просьбы. И не оставил мне иного выбора.

— Ты действительно веришь, что моя смерть спасла бы Хартию?

— Да, дорогой. И даже так я продолжаю тебя любить. Но сейчас уже слишком поздно. Отто Крюгер взял в свои руки слишком много власти и даже если бы ты хотел что-то изменить, он тебе не даст этого сделать. Тебе остаётся смотреть как всё рушится. Даже с талантливыми мальчишками из штаба твой поход был обречён. А сейчас и подавно.

Всё время Гвин молча смотрел на Элизабет, затем поднял листок и снова протянул первой леди.

— Ради Изабеллы, — прошептал он.

— Она вырастит хорошей девушкой. Но без нас.

Гвин, испепеляя взглядом Лизу, разорвал листок на куски.

— Прощай, первая леди, — холодно сказал он, уходя.

— Прощай, консул Гвин, — ответила она в след. — Прощай, дорогой, — прошептала Лиза и заплакала.

Спускаясь, ногу Гвина пронзила нестерпимая боль, от чего он рухнул на пол. Душа, лишившись самого важного, требовала заполнить образованную пустоту.

Немедленно.

* * *

Вильгельма избивали несколько дней, но он так и не проронил ни слова. Били умело и профессионально, чтобы больно, но не смертельно. Поняв, что так ничего не добиться, Вилли перевели в другую комнату.

Его привязали к столу, зафиксировали голову, а в глаза вставили крепления, лишив возможности моргать. Будто демонстративно на потолку включили свет. Вильгельм увидел над собой большую конструкцию, откуда выглядывало два тонких дырокола. В этот момент конструкция загудела, зубила завертелись и стали медленно опускаться, прямо напротив глаз.

И тут Вильгельма облепил страх. Он дёргался, вопил, умолял, готов был сделать всё что угодно, только бы от него убрали те два дырокола.

— Стойте! Я всё скажу! Я знаю… знаю, где коды ядерного оружия!

* * *