Триумф непослушания (СИ)

Стальная хватка на шее ослабла. Узник упал на колени и стал жадно хватать ртом воздух. Банда начала расходиться. Заключённый увидел перед собой соседа по камере.

Хотелось отблагодарить своего спасителя, но его опередили:

— Прости, — сказал он, — так надо.

Узник не успел ничего понять, как его ударили лбом по переносице. Вокруг заблестели звёзды и разум погрузился во тьму.

Боль в области носа. Что-то мешало дышать. Шея затекла от долгого лежания в одном положении. Весь нос перемотали белой марлей и он сопел.

Лазарет. Куда ещё могут положить заключённого с травмами? По совместительству самое безопасное место во всей тюрьме.

— Проснулся? — послышалось напротив. — Ох и долго же ты спал.

Короткостриженый брюнет склонился над узником. На его лбу приклеили пластырь.

— Полежи тут недельку, пока всё не уляжется. А потом они забудут. Память у них короткая как у золотой рыбки, а мысли как у Буратино.

— Почему ты... — заключённый сморщился от боли. — Почему ты мне помогаешь?

— Ты же мой сосед. А сосед должен помогать соседу.

Узник молчал, периодически кривясь от боли.

— Моё имя Николай, — продолжал брюнет. — Николай Чиватсера. Кличка Доцент. На воле был философом, актёром, госслужащим. А как твоё имя, парень?

— Гвин, — прохрипел узник. — Просто Гвин.

***

Каждый живёт ради чего-то мелкого и незначительного. Каждый стремится урвать свой кусочек, а затем обманывать всех и в первую очередь себя, что это для общего блага. Но что-то в его глазах было такое, что не присуще остальным. Холодный огонёк, способный сжечь весь мир и на его руинах построить новый порядок. Он сам не подозревал какая сила в нём живёт. Но Николай увидел её. И постарался сделать всё, чтобы она не погасла.

Жизнь в тюрьме романтична лишь для тех кто её не изведал. Из-за внешности и надменного поведения Гвина регулярно избивали и унижали. Как заключённые, так и охрана. Как-то начальник тюрьмы угрожал изнасиловать альбиноса шваброй, всё заснять и отправить родне. Но после ответа Гвина: «Делай что угодно. На воле меня никто не ждёт», задор главы охраны резко сошёл на нет.

Гвина собирались перевести в основной блок, но он отказался. Его запугивали карцером. Альбинос был не преклонен. Всё из-за одного разговора, ставший для Гвина роковым.

Было уже за полночь, но сон сокамерникам не шёл. Николай дочитывал книгу. Ему оставалось буквально несколько страниц. Гвин сверлил глазами потолок, пытаясь отвлечься от донимающей по всему телу тупой боли. Как всегда, били больно, но не смертельно. Чтобы больше мучался.

— Скажи, Гвин, — спросил Николай и захлопнул книгу, — почему ты нас ненавидишь? Абсолютно всех. Даже своих друзей. Не говоря уже об о мне.

— Я не хочу уходить в самоанализ.

— А нужно было бы. Тебе шестнадцать лет. Ты ещё совсем ребёнок. А угодил в компанию закоренелых отморозков. Неужели ты хочешь именно такой жизни? Неужели ты бы не хотел заменить страдания на что-то другое?

— Страдания... — ухмыльнулся Гвин. — Слушай, Доцент, а за что ты сидишь?

— Как и все, — оскалился Николай в свете лампы — Ни за что.

— Тогда у нас не выйдет разговора. Гнилой базар у тебя, фраер.

— Хорошо, — отмахнулся он. — Я скажу. Меня посадили за неуплату налогов. В аде бюрократии упустили сущие копейки, а я забыл об их существовании. Мои политические оппоненты нашли это. И сделали из меня политического трупа, отправив за решётку. Вот и вся история. И даже мораль есть. А теперь я хочу услышать твою мораль.

— Как тебе уже известно, — немного помолчав заговорил Гвин, — я из детдома. Жизнь там тоже не сахар, но я не жалуюсь. Долгое время я вообще думал, что все дети так живут. Для всех был праздник, когда приходили незнакомые взрослые забрать кого-то из нас. Они как будто были спасительным билетом в лучшую жизнь. Как сейчас помню, когда все мелкие вскакивали и бежали им на встречу с визгами: «Мама! Папа!». Правда у этой лотереи есть одно условие: ты можешь в ней участвовать, пока тебе не исполнится семь. Дальше ты для остального мира перестаёшь существовать. Потому что молодая семья заинтересована только в маленьком пухленьком карапузе. Им безразличен кто-то, способный связать больше двух слов. И вот мне почти семь. К нам пришла какая-то старая дева. Вся расфуфыренная, пальцы блестят от колец, а по полу стучат длинные каблуки. А мы, оборванцы, смотрим на неё щенячьими глазами. И я смотрю, наивно веря, что в этот раз мне повезёт. Она резко остановилась перед до мной. У меня сердце уходит в пятки. Я уже мечтаю как впервые попробую мороженое, которое видел только на картинках. И тут я слышу как мне это чучело заявляет: «Взяла бы я тебя. Но волосы. А вдруг у тебя это заразно? Ещё не хватало, чтобы другие подцепили». Я плохо помню что со мной потом происходило. Но ты прав — я стал всех ненавидеть. Потому что отлично понимаю, что всему миру на меня глубоко плевать, — Гвин замолчал, тяжёлым взглядом глядя на Николая.