Триумф. Поездка в степь

Что-то для меня тревожащее есть в этой степи. Какая-то сумасшедшая свобода, и какое-то сумасшедшее раздолье, и какая-то сумасшедшая тоска. Вроде бы имею я точную цель — еду на станцию, а оттуда в район Никополя-Марганца, а влечет меня в глубь, в пустое пространство, где никого и ничего нет, — в степь. Никуда не денешься — влечет. Бросил бы все и пошел бы — вон туда, к бурому колкому подножью кургана, и лег бы ничком там, в тени, и валялся бы долго, а потом бы встал и побрел бы в вечернее прохладное марево, туда, откуда и дороги-то назад нет.

Я пристально вглядывался в чуть синеющий край белого неба, и померещилось мне, что там, у горизонта, выросло здание из красного кирпича, с башней, и рядом еще одно и тоже из красного кирпича. Я зажмурился — разве в степи бывают миражи? Здания, однако, обступали меня. Плоские, цилиндрические, круглые, квадратные. Скоро всю степь покрыли элеваторы, зернохранилища, фермы, птицефабрики, и она превратилась в гигантский агротехнический комплекс, о котором мечтал мой начальник.

Мираж? Степной мираж.

Я повернулся к Воловенко и увидел рядом, совсем близко, его загорелую натруженную руку.

— Премиальные наборы «Кармен» мы так и не купили женщинам, — вспомнил он.

— Давайте на станции поищем. Там есть киоск ТЭЖЭ, и с Гнатом отправим в Степановку.

Я почувствовал себя счастливым от того, что меня осенила эта простая до гениальности мысль.

Степь прислушивалась к нам, осторожно следила за нами, втягивала нас в себя, прижимая раскаленным воздухом к своей груди.

Степь, степь! Чем ты все-таки пленила меня? Своими красками, своей силой? Безбрежным простором? Чем?

Я не мог найти ответа. Но я понял, что не будет мне отныне покоя, навечно я сохраню в сердце и твою небесную ширь, и запах твоих трав, и твои песни, и лик твой в суровых морщинах, и твои одинокие, хранящие тайну курганы, и твою беспредельную глубину, и твое сиреневое марево, и твой приглушенный цвет, и твой полдневный жар.

Я не прощаюсь с тобой, степь.

Москва, 1974 г.