Триумфатор

Самая простая и эффективно работающая была – испытательный срок. Человеку говорили: «Мы берем вас на работу, но с испытательным сроком на два месяца. Справитесь – зачислим вас в штат!» А дальше, человек измученный безработицей и безденежьем, упорно трудился, стараясь изо всех сил, чтобы понравиться руководству, иногда пропуская обед, а то и работая по выходным! Видя, как штатные сотрудники вокруг трудятся, особо не напрягаясь, в нем рождалась уверенность: «вот меня-то точно возьмут!» Но не тут-то было! К концу испытательного срока вдруг в его работе находят «критические нарушения», и человека выставляют вон, не заплатив ни гроша! Вот так. Абсолютно бесплатный работник! Ну, а дальше берут такого же доверчивого ротозея, и все повторялось снова».

Еще отец рассказывал про такие схемы, которые позволяли не только бесплатно использовать работника, но и загоняли его в долги перед работодателем. Человека принуждали подписать договор о материальной ответственности, как основное условие приема на работу, человек какое-то время работал, ну а потом, конечно же, – ревизия, и – Ой! Да у вас тут серьезная недостача! Извольте заплатить или пожалуйте в суд! Что дальше, – догадаться просто. Хорошо, если удавалось найти деньги, но часто люди теряли последнее свое имущество, и что много страшнее – жилье. «Бомжей» и выброшенных из жизни людей становилось все больше….

Максим вспоминал себя еще юного и наивного, неутратившего веру в справедливость и доброту людей, и его возмущению не было предела от всего того, что пересказывал ему близкий и родной человек.

«Ты пойми, – говорил отец, – это СИСТЕМА! И она заточена на уничтожение людей. Что бы ОНИ ни говорили или ни делали, – все ведет к одному результату!» Отец продолжал:

«Свой основной и страшный удар они нанесли по семье. Первыми здесь преуспели еще господа большевики. После революции 1917 года они уравняли женщину в правах, тем самым опустив статус мужа «ниже плинтуса». В результате всех социальных перемен и прежде всего, отъема собственности, муж и отец оказался не в состоянии элементарно кормить семью. И если до революции простой мужик-крестьянин был способен содержать семью и свободно прокормить 6, 9, а то и 12 детей, то после революции даже два ребенка становились тяжкой обузой для родителей. Тем более, что жена теперь из матери и домохозяйки становилась строителем «нового общества» и была вынуждена ходить «на работу». Естественно, что детишек нужно было куда-то пристраивать, и придумали систему дошкольных учреждений, эти самые «ясли-садики». В эти заведения загоняли детишек, подобно тому, как скотину загоняют в стадо, и там обезличенный ребенок в окружении чужих детей и равнодушных теток-воспитателей отбывал свой первый срок в отсутствии материнской любви и ласки, и накапливал в сердце своем злобу и ненависть к окружающим. Взрослые же полагали при этом, что все хорошо, и продолжали строить коммунизм. Дальнейшая дрессировка детей-животных продолжилась и в школах посредством идеологического оболванивания через институты «октябрятства» и «пионерии». Вся подлость замысла заключалась в разобщении родителей и детей. В литературе шла героизация предательства родных по политическим мотивам. Восхваляли и ставили в пример детям гадкий поступок Павлика Морозова, предавшего своего отца. Придумывали самые изощренные способы чтобы оторвать детей от родителей: группы продленного дня, различные «кружки», пионерские лагеря…»

Один такой эпизод своего пребывания в советском пионерском лагере дедушка Максима, нехотя, все-же рассказывал:

«Мне было лет 8 или 9, не помню. У нас была строгая дисциплина: в столовую – строем, обратно – строем. Жили строго по распорядку дня и никак иначе. Нас считали по головам, как цыплят, и никуда нельзя было самостоятельно пойти или отлучиться.

У меня тогда был довольно слабый мочевой пузырь, и во время тихого часа со мной случился конфуз. Когда все обнаружилось, товарищи по палате накинули на меня одеяло и устроили мне «темную». Они лупсовали меня кулаками, и били, чем попало, при этом дружно крича: «обоссанец, обоссанец!» После этого случая, меня по-другому уже не звали… Жаловаться было «не принято», да и некому. Вожатым было плевать на все, они уходили вечером после «отбоя» хороводить с такими же вожатыми из девичьих отрядов, которым также было плевать на своих подопечных девочек». Отец еще добавил, что дед вскоре убежал из лагеря, но был пойман и сурово наказан ремнем своим отцом за побег.