Тривейн

— Он ничего не сможет изменить... Никакой комитет, никакие правительственные слушания и никакое расследование не в силах ничего изменить в этом мире!

— Но почему?

— Да потому, что правительство будет расследовать собственную деятельность! А это похоже на то, как если бы изучение банковских документов доверили тому самому растратчику, который этот банк обокрал! Все бессмысленно, мама...

— Мне кажется, Пэм, ты повторяешь чужие слова!

— Согласна, но ведь именно так говорят! Да и мы сами много спорим по этому поводу!

— Это, конечно, хорошо, но мне кажется, ты упрощаешь... Да, беспорядка много, все это знают, но что же делать? Если ты что-то критикуешь, то предложи свой выход... Ты знаешь его?

Пэм наклонилась вперед, упершись локтями в колени.

— Да, — проговорила она, — так обычно говорят, но на деле все иначе... Предположим, ты знаешь, что кто-то болен, но ведь это вовсе не значит, что ты возьмешься его оперировать, верно?

— Снова чужое, Пэм...

— Нет, мама, на этот раз мое!

— Тогда извини...

— А выход есть, просто надо подождать... Если, конечно, мы к тому времени будем живы, и ничего не случится. Ты спросишь, в чем он? Во всеобщей перестановке сверху донизу! Должно произойти глобальное изменение всего существующего... Может быть, должна прийти к власти какая-то третья партия!

— Ты имеешь в виду революцию?

— Господи, нет! Избави Бог! Это было бы ужасно! Нам не нужны эти насильники, они не лучше тех, кого мы имеем сейчас! К тому же они глупы... Будут разбивать головы и при этом считать, что решают великие задачи...

— Ну, хорошо, хоть в этом ты меня успокоила, — сказала Филис, с некоторым удивлением глядя на дочь.

— Видишь ли, мама, люди, принимающие решения, должны быть заменены другими, которые будут принимать иные решения. Они должны видеть истинные проблемы, пресекать малейшие попытки подтасовки фактов и желание некоторых работать только на собственное благо!

— Но ведь вполне возможно, что именно это и сделает твой отец... Если он обнародует отдельные факты, то его просто обязаны будут выслушать!

— О да! Они выслушают его и даже кивнут головами в знак согласия, признав, что имеют дело с порядочным человеком... Потом создадут еще один комитет, который займется тем, что будет следить за деятельностью его комитета, и еще один — наблюдающий за обоими. Вот что получится, мама. Именно так и случится! И совершенно ничего не изменится, неужели ты этого не понимаешь? Ведь прежде всего должны измениться люди, стоящие наверху!

— Но это цинизм, Пэм, — просто ответила Филис, удивленная страстностью дочери.

— Я тоже так думаю, мама! Но признайся, что и ты и отец согласны со мной.

— В чем?

— В том, что все непостоянно в этом мире... Тебе нужны примеры? Пожалуйста! Лилиан сейчас с нами нет, и этот дом выглядит совсем иначе!

— И тем не менее у нас есть серьезные причины для того, чтобы жить именно в этом доме, Пэм... Отец получил здесь относительное уединение, к тому же, — ты знаешь, — он ненавидит отели...

Филис говорила быстро и даже как-то небрежно. Она вовсе не собиралась объяснять дочери, что домик для гостей, находящийся в глубине, весьма удобное место для двух «приписанных» к их семье агентов спецслужбы. Это называлось, насколько ей было известно из меморандума Роберта Уэбстера, «Патруль-1600».

— Ты же сама говорила, что дом только наполовину обставлен!

— У нас не было времени...

— Тем не менее ты продолжаешь читать лекции в Бриджпорте!

— Но у меня же контракт! К тому же это совсем рядом с домом...

— Однако ты даже не знаешь своего расписания!

— Дорогая моя! Ты хватаешься за отдельные, оторванные от всего остального факты и пытаешься подкрепить их весьма сомнительными аргументами...

— Но ведь и ты, мама, вряд ли смогла бы опровергнуть мнения других!

— Думаю, что смогла бы, Пэм, и довольно успешно, — возразила Филис. — Поверь мне, я видела в жизни много плохого и несправедливого... То, что сейчас делает твой отец, очень важно для него. Он принял несколько мучительных для него решений, и поверь мне, они дались ему не легко... Мне не очень нравится, что ты обвиняешь его в легкомыслии, Пэм! И уж тем более в притворстве.

— Да нет же, мама, — воскликнула Памела, вставая с кровати, смущенная тем, что огорчила мать. — Я неправильно выразилась! Я никогда не скажу ничего подобного ни об отце, ни о тебе! Я слишком высоко вас ценю!

— Значит, это я неправильно поняла тебя, Пэм, — заметила Филис, бесцельно подходя к трюмо. Она была собой недовольна: какой смысл ловить дочь, когда мужчины и женщины, гораздо более осведомленные, говорят об этом по всему Вашингтону. И это не притворство, а просто бессмыслица. Пустая трата времени, чего больше всего на свете не любит Эндрю.

Ничего нельзя изменить. Так они говорят.

— Я просто хотела сказать, что отец не совсем уверен... Вот и все...

— Да, конечно, — поворачиваясь к дочери, понимающе улыбнулась Филис. — Возможно, ты и права, говоря о том, что трудно изменить порядок вещей... И все же мы с тобой должны его поддержать, так?