Тривейн

Разузнав довольно подробно о Брюсе, Эндрю Тривейн решил с ним встретиться. Журналист с готовностью принял приглашение и согласился обсудить свою статью о четырех небоеспособных атомных субмаринах. Правда, сразу предупредил Тривейна, что статья не будет напечатана только в том случае, если автору представят веские доказательства ее несостоятельности. Иначе она появится уже через три дня.

Самым удивительным во всей этой ситуации было то, что Брюс сам обещал появиться в «Потомак-Тауэрз» в десять часов утра.

Когда в назначенное время Тривейн увидел входящего в дверь его кабинета журналиста, он едва сумел скрыть изумление. Его удивило не лицо Брюса, оно было ему хорошо знакомо по газетам, поскольку портреты ведущих обозревателей, как правило, печатались вместе с их материалами. Да и не было в лице Брюса ничего необычного: острые черты, глубоко сидящие глаза и длинные, еще до того, как это стало модным, волосы. Что поразило Тривейна, так это его рост. Родерик Брюс оказался настоящим коротышкой, это подчеркивалось и его манерой одеваться: темная, консервативная, не бросающаяся в глаза одежда. Он казался мальчиком, принаряженным для воскресной службы в церкви с обложки «Сатердей ивнинг пост». И только длинные волосы напоминали о его независимости — своеобразной независимости маленького мальчика, хотя журналисту было уже за пятьдесят.

Войдя вместе с секретаршей в кабинет, Брюс приблизился к столу, за которым сидел Тривейн, протянул руку. Эндрю встал гостю навстречу и смутился: вблизи Брюс казался еще меньше. Однако тот сам пришел на помощь. Улыбнувшись и крепко пожав руку Тривейну, журналист сказал:

— Не обращайте внимания на мой рост, на самом деле я еще ниже, поскольку ношу туфли на высоком каблуке... Рад познакомиться с вами, Тривейн!

Во время короткого приветствия Тривейн обратил внимание на две детали. Во-первых, журналист смягчил ту неловкость, которую испытывает человек, находясь, по сути дела, рядом с карликом. И во-вторых, назвал его просто Тривейном, сразу давая понять, что они на равных.

— Благодарю вас. Пожалуйста, садитесь! — И, обращаясь к секретарше, добавил: — Прошу вас, Мардж, пока ни с кем меня не соединяйте и закройте, пожалуйста, дверь.

Подождав, пока Брюс устроится в стоявшем у стола кресле, Тривейн вернулся на свое место.

— Далековато вы забрались от дороги, — проговорил журналист.

— Прошу прощения за причиненные неудобства, — ответил Тривейн. — Потому-то я и предлагал пообедать где-нибудь в городе.

— Ничего страшного. Хотелось своими глазами посмотреть на то, о чем столько слышал. Пока не вижу ни дыбы, ни кнутов, ни гильотины!

— Все это хранится в специальной комнате, в одном месте, — так удобнее...

— Хороший ответ! При случае непременно использую...

С этими словами журналист достал маленький блокнот, очень маленький, под стать его собственному росту.

— Вот уж воистину никогда не знаешь, — заметил он, взглянув на смеющегося Тривейна, — где найдешь хорошую фразу!

— Ну я-то ничего особенного в ней не нахожу...

— Очень человеколюбивая фраза. Вы, конечно, помните, что лучшие остроты Кеннеди звучали так же.

— Какого именно Кеннеди?

— Конечно, Джека... Бобби, тот всегда обдумывал и взвешивал слова. А вот Джек был очень человеколюбив. И насмешлив. Надо сказать, что насмешки его были весьма чувствительны...

— Что ж, хорошая у меня компания...

— Неплохая. Но вы же ничего не боитесь, верно? Так что это не так уж важно.

— Вы уже достали свой блокнот...

— Да, и не собираюсь его убирать, господин Тривейн. Что ж, давайте поговорим о четырех субмаринах, простаивающих в сухих доках, каждая из которых стоит сто восемьдесят миллионов. Подумать только, семьсот двадцать миллионов долларов выброшены на ветер! Мы знаем об этом, так почему же не поделиться этим знанием с другими? С теми, кто оплатил строительство атомных лодок, с налогоплательщиками?

— Возможно, и следует...

Брюс, не ожидавший подобного ответа от Тривейна, сменил позу в кресле и скрестил ноги. «Интересно, — подумал Тривейн, — достанут ли они до пола?»

— Все это, конечно, хорошо, — продолжал Брюс, — не стану даже записывать ваш ответ: и так запомню... Значит, у вас нет возражений против появления статьи?

— Откровенно говоря, нет. У других есть, но не у меня, — ответил Тривейн.

— Для чего же вы тогда хотели видеть меня?

— Для того, чтобы... попросить...

— Меня уже просили, — признался Брюс, — но я отказал... Не вижу причин, чтобы не отказать и вам!

— Такая причина есть, — произнес Тривейн. — Дело в том, что я лицо незаинтересованное... А это, в свою очередь, означает, что могу быть объективным. Думаю, у вас есть причины для того, чтобы нанести им чувствительное поражение, да еще публично. На вашем месте я без малейшего колебания опубликовал бы статью. Правда, у меня нет вашего опыта, и я не знаю границы между материалами о некомпетентности и посягательством на национальную безопасность. Надо бы пролить свет на это...

— Продолжайте, Тривейн, продолжайте! — раздраженно проговорил Брюс. — Я уже слышал подобные аргументы — они не выдерживают никакой критики!

— Вы в этом уверены?