Тривселенная

О чем я думал? О новых понятиях, которые я якобы способен производить, в отличие от Антарма. В отличие от моего конвоира, я прекрасно знал, что всю жизнь (о Господи! Жизнь? Какую? Ту, которой уже нет?) отличался неспособностью производить новые понятия, потому и на юридический пошел в свое время — там нужно было подчиняться уже созданным законам, а не ломать голову, придумывая новые.

С другой стороны, чем новизна понятия, новизна идеи отличаются от новизны поступка? Если существует энергия мысли, то я бы сказал так: новая идея — это потенциальная энергия, создаваемая мозгом, а анализ идей, уже существующих, — энергия кинетическая, она не создается из ничего, но пользуется уже созданным. Я никак не мог бы назвать себя производителем идей и концепций.

Я плелся за Следователем в полной темноте, звезды светили с неба — яркие, но ничего не освещавшие. Был свет в небе и мрак на земле, и были они отделены друг от друга, не смешиваясь…

Я не мог заставить себя идти во мраке, закрыв глаза. Тогда я прикрыл глаза ладонями и лишь тогда, лишив себя зрения, увидел наконец мир таким, каким он был на самом деле.

Почему я не сделал этого раньше? Почему Антарм не сказал мне об этом?

Мы шли по узкой тропе, петлявшей между невысокими холмами. Лес стоял справа высоким изломанным забором, а слева наш путь отслеживала река, поверхность ее тускло блестела радугой — будто пленка нефти. Я знал, что это, конечно, не нефть — знание тоже шло от реки, и, задав ей вопрос, я понял и ответ: вода. Почему вода, чистая, как слеза ребенка, выглядела радужным нефтяным пятном? Потому, понял я немедленно, что это была именно та суть воды, о которой говорил Антарм. И поле за рекой было сутью поля, а не названием, и суть эта, совмещенная с сутью воды и не существовавшая без нее, заключалась в том, что здесь втекали в землю и растворялись в ней дневные мысли жителей Калгана. Мысли были разными, оранжевыми, желтыми, зелеными, голубыми. И черными в том числе — это был как бы траурный налет на нефтяной пленке, будто слой мазута.

— Осторожно, Ариман! — послышался предупреждающий возглас Антарма. — Не отвлекайтесь.

Прижав ладони к глазам, я ускорил шаг, но думал не о том, как догнать Следователя, опередившего меня почти на километр, а о звездах, свет которых теперь освещал не только землю, но и космос; видимо, свечение рассеивалось в атмосфере, но эффект был восхитителен — зеленое небо, не яркое, как листья деревьев, но мягко-пастельное, и от каждой звезды тянулся ко мне единственный луч, будто волоконнооптический канал связи, и я понимал, что видел, конечно, не свет далекой звезды, а суть света, суть звездного послания. Сколько их было? Десятки тысяч?

— Не нужно! — воскликнул Антарм, когда я попытался ухватить один из лучей, чтобы рассмотреть его содержимое. — Ариман, не отвлекайтесь на чужие сути, разберитесь в своей!

Хороший совет. Если бы моя собственная суть так же светила мне, как светили звезды, и если бы я мог ухватить ее, как этот луч, рассмотреть и тогда — понять.

Остановившись и продолжая прижимать ладони к глазам, я огляделся и увидел наконец ту нить, о которой говорил Антарм. Понятно, почему я не разглядел ее прежде — нить тянулась сквозь меня, как игла сквозь тело бабочки, и уходила не за горизонт, но, как и положено несгибаемому лучу, — по прямой в ночное небо.

— Ариман! — услышал я крик Антарма. — Поторопитесь!

— Сейчас, — пробормотал я, уверенный в том, что следователь, конечно, услышит меня и не станет возвращаться.

Среди звездных нитей мне нужно было отыскать две — одна связывала меня с прошлым, другая с будущим. Почему мне пришла в голову эта мысль? Я не сомневался: это была подсказка. Тот, кто следил за мной, тот, кто насадил меня на нить, будто бабочку, подсказывал, что я должен был сделать.

Один из лучей показался мне чуть плотнее и ярче другого. Возможно, это было субъективное ощущение, но я ухватился за луч обеими руками, потянул, как тянут струну, и почувствовал ожог, но выпустить горячую нить был уже не в состоянии.

Луч превратился в свет карманного фонарика, с трудом разгонявшего тьму, и под ногами у меня почему-то оказался паркетный пол. Стоять на нем босиком было холодно. Тусклый луч фонарика бегал по стенам — я узнал интерьер своей квартиры, а присмотревшись, понял, что фонарик находится в руке Виктора Хрусталева, моего шефа, хозяина детективного агентства «Феникс».

Это — прошлое? Я не помнил, чтобы когда-либо Виктор являлся ко мне домой в мое отсутствие и что-то искал, не включая освещения. Луч скользнул по дивану, на котором не оказалось чехла, я вспомнил, что именно в чехол завернули тело Алены, потому что халат нужно было отдать в экспертизу.

Мой взгляд привык к темноте, точнее, я понял, что темнота больше не помеха для моего зрения, расслабился и тогда увидел все, даже скрытые мысли Виктора, бродившего по моей квартире в поисках улик, способных объяснить странную смерть его сотрудника Аркадия Винокура.