— Я знаю, какую силу имеет молитва, — сказал он наконец. — Я знаю, что Создатель слышит и видит все, что обращает к Нему человек. Значит, и пульса денура, в какой бы форме ни была проведена, даже если это молитва, а не обряд по всей форме, достигает Творца. Он оценивает грех и выбирает меру наказания или прощения.
— И в данном случае, — сказал Аркадий, стараясь придать голосу насмешливое выражение, но ощущая, что независимо от его желания слова звучат глухо, серьезно и даже мрачновато, — в данном случае Бог решил наказать сразу, причем не того человека, и, к тому же, использовал способ, выдавший божественную суть наказания.
— Не того человека? — задумчиво произнес Чухновский. — Вам лучше знать, тот ли человек понес наказание…
— Мне? — поднял брови Аркадий. — Возможно, я буду знать это, закончив расследование.
— Вы это знаете, — объявил раввин, не обращая внимания на брошенный в его сторону испепеляющий взгляд Виктора. От напряженного внимания Аркадия этот взгляд, однако, не скрылся, и почему-то именно в этот момент движением сознания, будто тонкими пальцами сложив все элементы мозаики, Аркадий — нет, не понял еще, но интуитивно прочувствовал мысль, от которой у него захолодели ноги, а по рукам побежали сонмы мурашек, заставляя мышцы ослабнуть и опустить тело на подушки.
— Видишь ли, Аркадий, — кашлянув, сухо сказал Виктор, — вывод, который приходится сделать, исходя из материалов следствия, к сожалению, однозначен. Минуту назад ты, сам, видимо, о том не догадываясь, поставил последнюю точку. Я расцениваю это как признание.
— Признание… чего?
— Признание в убийствах, — пояснил Виктор, наклонившись над Аркадием и удерживая его за плечо, будто боялся, что даже в этом своем состоянии Аркадий сумеет то ли убежать, то ли, напротив, напасть на присутствующих. — Признание в том, что ты убил Подольского Генриха Натановича, Метальникова Владислава Тимофеевича, Раскину Наталью Леонидовну и Можейко-Винокур Елену Алексеевну. Четыре человека, — вздохнул Виктор, — и я впервые сталкиваюсь со случаем, когда убийца сам ведет расследование, не подозревая о том, что смотрится в зеркало…
— Ты сошел с ума? — сказал Аркадий, не обнаружив в лице Виктора даже намека на шутку.
— Ровно в той же степени, что и ты, — ответил Виктор. — Ровно в той же. Кстати, как и ты, я атеист. В Бога не верю. Вера иррациональна изначально, с помощью аргументов невозможно заставить человека поверить. Жена изменила, мужу показывают видеофильм, а он, заламывая руки и угрожая убить негодяйку, шепчет в промежутках между воплями о мести: «Не верю!» И не верит даже тогда, когда закалывает изменницу и идет в полицию признаваться.
— Дело Ивана Приходько, — пробормотал Аркадий.
— Вот именно. Отелло — противоположный случай. Он поверил в измену Дездемоны, хотя аргументов было кот наплакал, а доказательств, с точки зрения нормальной процедуры расследования, никаких.
— При чем здесь…
— При том. Я хочу сказать, что в Бога не верю, но по делу имею результат, прямо указывающий на тебя, как на исполнителя божественной воли. Окончательное доказательство может быть получено только от тебя.
— Признание? — усмехнулся Аркадий. Им почему-то овладело состояние, близкое к полной душевной расслабленности. Он готов был не только слушать, не только отвечать на конкретные вопросы, но и сам искать доказательства — находить истину, какой бы она ни была.
— Признаваться будешь сам себе, — усмехнулся Виктор. — Или ты изменил свое мнение о признании как о царице доказательств?
— Нет, — дернул головой Аркадий.
— Ну и хорошо. Мне лично не нужно твое признание для завершения расследования. От тебя мне нужны факты, которых я еще не знаю. Ты, возможно, не знаешь тоже, но должен вспомнить.
— Вспомнить то, чего не знаю?
— Именно, — кивнул Виктор. — Поэтому мы с Пинхасом Рувимовичем тебя сейчас так тщательно обрабатывали, используя все доступные сознанию и подсознанию вешки и знаки. Ты ведь это понял, верно?
— Понял…
— В таком случае давай начнем официальную часть. Согласен?
— Что я могу сказать… Послушай, Виктор, это же просто…
Он хотел сказать «это просто чушь», но слово не проговаривалось, оно застряло в одной из щелей сознания и отсекло все прочие слова, которые могли бы прийти на ум. Из этого определенно следовало, что гипнотическое воздействие Виктора блокировало эту часть мозга, слова «чушь», «чепуха», «ерунда», «бред» мешали работе подсознания, эти вешки следовало убрать, Виктор это сделал своими, казалось бы, не к месту разговорами о вере в Бога и о венецианском мавре. Искусная работа, Аркадий подумал, что сам бы так не сумел, ему недоставало опыта, а Виктор, конечно, ас…
Но что теперь говорить?
— Согласен, — сказал Аркадий.