В субботний вечер Ваня, как всегда, отправился домой.
У дверей его встретил хмурый отец, и что-то в его взгляде тотчас же насторожило и даже испугало Ваню.
— Плохо матери, Иван.
Ваня, вскрикнув, бросился в хату.
Он и не помнил месяца, чтобы мать не хворала. А тут она уже давно совсем не вставала. На другой день ей стало как будто получше, и Ваня, успокоившись, ушел в город. Прошел еще день и еще ночь, а наутро его разбудил Яков. Он был в слезах.
— Мама?
Яков судорожно глотнул, опустил голову и уткнулся лицом в жиденькую Ванину подушку. Ваня стал молча одеваться. Он не помнил, как добрался до дому.
В хате было полно незнакомых людей, каких-то хлопочущих старушек в черных платках, со слезящимися глазами и провалившимися ртами. Отец угрюмо молчал и глядел в окно. Потом, как в тумане, были похороны. На старом кладбище выросла маленькая могилка.
Ванино детство кончилось.
НЕОКРЕПШИЕ КРЫЛЬЯ
Как-то в Ванину комнату зашел секретарь комсомольской организации техникума Мацуй. Ваня еще не был с ним знаком и с любопытством разглядывал секретаря, о котором слышал много хорошего. Ребята рассказывали, что Мацуй очень много читал и поэтому все знает, что он никогда не отказывается помочь тому, кому действительно нужна помощь.
— Вчера я тебя в спортивном зале видел, — сказал Мацуй. — Хорошо ты на турнике работаешь. Я даже позавидовал. Честное слово! Но, говорят, ты еще лучше рисуешь. Правда это? Ну-ка покажи свои рисунки.
Ваня достал папку с рисунками. На одном из них Мацуй увидел маленькую хату с двумя свечками-тополями, на другом—мчащийся табун лошадей, на третьем — знакомый профиль директора техникума.
— Здорово! — искренне восхитился он. — Нам как раз такой художник и нужен, чтобы стенгазету оформлять.
Ваня подружился с Мацуем. С ним было очень интересно. От него Ваня узнал много самых разнообразных и любопытных вещей: как, почему и откуда появились фашисты; почему «Спартак» называется «Спартак», а «Динамо» — «Динамо»... Мацуй знал решительно все на свете.
— Пора тебе, Иван, и в комсомол, — сказал он однажды.
— Да я и сам думал, — ответил Ваня.
— Ну и что же, надумал?
— Не решался. Мало я еще сделал...
— Ничего! В комсомоле сделаешь еще больше.
В тот же день Ваня Кожедуб подал заявление в комсомол и стал с волнением ждать решения.
Комсомольское собрание состоялось дней через десять, в клубе техникума. Ваню приняли единогласно.
Когда он был на втором курсе, его перевели на механическое отделение. Это было его давнишнее желание. Все больше и больше его интересовали машины и механизмы, все больше и больше увлекало черчение. Ему нравилось наполнить тушью блестящий рейсфедер, посмотреть на свет, не торчит ли из него волосок, и, плотно прижав к ватману изогнутое лекало, провести черную кривую. Потом из этих кривых складываются зубчатые колеса—шестерни, они зацепляются друг за друга, и вот через несколько часов на чертеже возникает машина...
Все это — и любовь к черчению, и увлечение машинами — ему потом очень пригодилось, но Ваня и не подозревал об этом. Он просто чертил и чертил, отрабатывая глазомер и точность, читал альбомы с описаниями машин, изучал теорию. А в свободное время занимался гимнастикой в спортивном зале техникума.
Однажды в спортивный зал вошли несколько студентов-старшекурсников. На них были новенькие гимнастерки защитного цвета и до блеска начищенные сапоги, сразу же распространившие резкий запах гуталина.
— Вас что в армию взяли или вы пьесу разучиваете и в роль входите? — крикнул Ваня, усердно отрабатывая «солнце».
— Ни то, ни другое. Не угадал!
— А что же тогда?
— Мы учимся в аэроклубе, и нам выдали форму. Ясно?
— А кто вас туда принял?
— А что ж нас не принять! Взяли мы у Мяцуя характеристики, написали заявления—и все. Скоро летать будем. А пока тренируемся на батуте.
— Это что за штука?
— Это, брат, такая хитрая штука, что и не понять тебе. Для тренировки вестибулярного аппарата.
— Какого еще аппарата?
— Вестибулярного.
— Ну ладно. А меня примут?
— Отчего же нет. Парень ты здоровый. Только там мозгами надо шевелить. У тебя как с этим делом?
— Вот тресну по шее, тогда узнаешь как! — рассердился Ваня.
С этого дня он только и думал что об аэроклубе. А тут еще японские самураи напали на нашу страну. Советские летчики дали им у озера Хасан сокрушительный отпор. Теперь Ване казалось, что он всю жизнь только и мечтал быть летчиком и ни о чем другом даже и не думал.
Как Чкалов и Громов, Ваня перелетал Северный полюс и осуществлял мечту Чкалова «облететь вокруг шарика». Как Молоков и Каманин, он спасал погибавших зимовщиков и, как молодые летчики, отличившиеся у Хасана, поднимал на воздух вражеские блиндажи и доты.
Наконец он решил посоветоваться с Мацуем.
— Что ж, — сказал Мацуй. — Дело хорошее. Только справишься ли? Ты ведь на третьем курсе, а это самый ответственный курс. Но помнишь боевой клич девятого съезда комсомола: «Комсомольцы, на самолет!» Так что давай, брат, действуй. Я бы и сам пошел, да здоровье не позволяет. Врачи все равно не пропустят... Садись, сейчас я напишу тебе характеристику.