Трижды герой

Этот аэродром оказался тем самым тыловым учебным аэродромом, где Кожедуб полтора года назад готовился к своим первым боям. Когда он сошел с электрички на знакомой маленькой станции и не спеша зашагал с чемоданчиком к штабу, перед глазами снова всплыло обожженное лицо Солдатенко, белоснежная улыбка Габунии, седые виски Амелина.

— Мне звонил Шацкий и посоветовал разрешить вам самому выбрать самолет себе по вкусу, товарищ капитан, — сказал командир учебного полка Кожедубу. — Выбирайте, хотя, по-моему, они все одинаковые, все как на подбор.

На аэродроме, выстроившись в ряд, стояли новенькие «Лавочкины». Инструкторы и механики, среди которых нашлось у Кожедуба немало старых знакомых, наперебой расхваливали самолет № 27. Кожедубу он тоже понравился, и он остановил свой выбор на этом самолете, который и прослужил ему верой и правдой до последних дней войны.

Через несколько дней пришло известие: наши войска освободили Минск. Кожедуб послал телеграмму Васе Мухину и поздравил его с освобождением белорусской столицы. Скоро наши войска заняли Львов и Брест. Красная Армия наносила врагу удар за ударом и подходила к государственной границе. Наступили горячие деньки и у прежних однополчан Кожедуба: войска Второго Украинского фронта перешли в большое наступление.

Восемнадцатого августа в пять часов вечера радио донесло до аэродрома глухие раскаты орудий. Это в День Воздушного Флота столица салютовала советским соколам. Кожедуб стоял у репродуктора с мрачным выражением лица.

— Места себе не находишь? Не терпится? Ну ничего, завтра утром полетишь на Белорусский фронт, — сказал подошедший к нему командир полка. — С праздником, с назначением...

— Спасибо, товарищ командир! Порадовали вы меня. А то уж стыдно стало мне перед своими-то... И так полвойны проторчал без дела, в тылах околачивался.

— Постой, постой. Да ты, брат, видно, ничего не знаешь?

— А что?

— Братцы! — командир обернулся к летчикам, стоявшим поблизости. — Я проспорил — с меня коньяк! Он ничего не знает! Капитан не в курсе. Качать его, черта!

Летчики гурьбой подбежали к Кожедубу, подхватили его с хохотом подмышки и начали подбрасывать в воздух.

— Да в чем дело? — кричал ошеломленный Кожедуб. — Что случилось, ребята? Какой спор? Какой коньяк? Да тише вы, а то как рассержусь — не поздоровится!

— А то, что тебя наградили второй Золотой Звездой! И то, что мы сейчас пойдем обмывать твою звездочку, товарищ дважды Герой Советского Союза. И то, что мы командира выставим и тебя выставим на коньяк! И то, что ты завтра полетишь за третьей! — кричали летчики, подбрасывая в воздух Кожедуба...

Новая часть находилась километрах в двадцати от линии фронта, на берегу Вислы.

Все опасения Кожедуба, что ему будет трудно привыкать к новым людям, рассеялись, как только он увидел Александрюка и Васько, летчиков, знакомых по училищу, и как только представился командиру полка Чупикову, Герою Советского Союза. Чупиков, загорелый, обветренный человек лет тридцати, с проницательным взглядом умных серых глаз, с быстрыми и уверенными движениями опытного офицера, чем-то напомнил Кожедубу Солдатенко и сразу же понравился ему.

Павел Федорович Чупиков познакомил Кожедуба с грузным и добродушным майором Шебеко, Героем Советского Союза майором Азаровым (Озорным, как его называли в полку), с его ведомым, отважным и искусным истребителем Громовым, с майором Титоренко, которого все называли не иначе, как Старик. Когда еще в начале войны полк охранял ленинградское небо, Титоренко сбил не один вражеский самолет и не раз прыгал с парашютом из горящей машины.

Кожедуб с Чупиковым шли по аэродрому. Вдруг из-за самолета показалось какое-то непонятное маленькое существо и, смешно переваливаясь, направилось прямо к ним.

Чупиков достал из кармана кусок сахару и протянул его подбежавшему на задних лапах медвежонку. Зверь спокойно слизал сахар розовым шершавым языком и лег на землю, довольно посапывая.

— Эту зверюгу зовут Зорька. Прошу любить и жаловать, — сказал Чупиков. — Зорька! Это мой новый заместитель. Ясно? Этот медвежонок — прямо герой. Он перелетает с нами с аэродрома на аэродром, ходит в столовую и вообще соблюдает распорядок дня, причем гораздо дисциплинированнее некоторых наших товарищей.

Кожедуб осторожно взял медвежонка за лапу. Зорька доверчиво поднялась и пошла за ними.

Последние остатки какой-то скованности, тяготившей Кожедуба, исчезли окончательно. «Здесь любят зверей, значит, здесь, наверное, очень хорошие люди», — думал он, шагая рядом с командиром.

После обеда — обычное еженедельное собрание летчиков, которое проводит командир полка и важно называет «конференцией». Летчики по очереди рассказывают о последних своих боях. Товарищи задают друг другу вопросы, стараются перенять опыт лучших. Очень непринужденная, деловая обстановка.

Кожедуб стоит в сторонке и слушает. Но вот и его втягивают в беседу. Один молодой летчик спрашивает:

— Чем объяснить, что вот вы сбили сорок пять самолетов, а сами ни разу не были сбиты?