Трижды пестрый кот мяукнул

— На Рождество всегда тяжело, — заметил он. — Даже в лучшие времена.

С этими словами он отвернулся к окну, давая мне возможность привести себя в порядок. Мы ехали в том состоянии, которое, как я полагаю, именуется «уютным молчанием», Доггер думал о своем, я о своем.

Лишь много миль спустя я почувствовала, что снова владею голосом.

— Ты весь день был со мной, да? Ты поехал следом за мной в город.

— Кое-какие дела полковника де Люса требовали внимания… — сказал он, но по его голосу я поняла, что да.

— Значит, ты знаешь о мистере Сэмбридже и о том, что я обнаружила его труп.

— Разумеется, — ответил Доггер. — Как и весь Бишоп-Лейси и окрестности. Я услышал об этом от миссис Мюллет, а она в свою очередь из уст своей подруги миссис Уоллер, а та от Максимилиана Брока, которому рассказала жена викария.

Он не смог сдержать улыбку.

— Убийство, — добавил он, — порой бывает чрезвычайно отвратительным. Во всяком случае, так мне дали понять.

— Макс уже наверняка пишет что-то подходящее для «Душераздирающих сказок», — заметила я.

Это американский журнал, который, по мнению Даффи, читают только умственно отсталые, но в нем на полном серьезе утверждается, что все его статьи основаны на реальных убийствах.

Ходили слухи, что Максимилиан, в прошлом — концертирующий пианист, пописывал жутковатые истории для этого журнала под различными говорящими псевдонимами вроде Божена Рыбка или Болтушка Салли.

«Я пишу для сирых и убогих, — однажды сказал он мне, поднимая указательный палец к губам и давая знак хранить это в тайне. — Для тех, у кого нет голоса».

— Как отец? — спросила я, резко меняя тему. — Есть улучшения? Ты думаешь, старшая медсестра пустит нас…

— Надеюсь, — ответил Доггер. — Очень надеюсь.

На станции Доддингсли нас ожидал Кларенс Мунди. Доггер договорился с ним, чтобы он встретил нас на вокзале, и мне было любопытно, откуда он знал, когда мы приедем, но я не стала спрашивать.

«Глэдис» терпеливо ждала в том самом месте, где я ее оставила. Правда, теперь на ней был снежный шутовской колпак.

Я стряхнула снег и подкатила ее к Кларенсу. Он установил велосипед на крыше и привязал толстой веревкой.

— Почетное место, — объявил он. — Лучшее место в машине. Дополнительные шесть пенсов.

Конечно же, он поддразнивал меня, но я все равно его любила.

Когда мы отъехали от вокзала, я вспомнила, что во время войны Кларенс был пилотом, и сейчас, наблюдая за тем, как он склонился над рулем, я представила, что мы все трое находимся в кабине его огромного «Сандерленда», прорываясь сквозь ночь. В пяти тысячах футов под нами — Ла-Манш, нулевая видимость, и сквозь затуманенное стекло угадывается только снежная буря.

Хорошо довериться умениям Кларенса, подумала я и плотнее закуталась в пальто.

— Ужасное дело случилось в Торнфильд-Чейзе, — сказал Кларенс, вырвав меня из моих фантазий. — Сорока на хвосте принесла, что это вы обнаружили тело. Должно быть, вы были в шоке.

— Да, — ответила я. — Жуть. Мне не хочется об этом говорить.

Сидевший рядом Доггер еле заметно улыбнулся.

Конечно, я приврала. Как сказать Кларенсу, что найти очередной труп — это вовсе не ужасно? Напротив, это вдохновляет, не говоря уже о том, что стимулирует и радует.

Как я могла сказать этому прекрасному человеку, что убийство заставило меня чувствовать себя такой живой?

Миссис Мюллет, должно быть, высматривала наши огни. Как только мы остановились, она выскочила из дверей, даже не потрудившись накинуть пальто.

— Идите в дом, миссис М., — сказала я. Впервые в жизни наши роли поменялись. — Вы простудитесь до смерти.

— Это ты, милочка! — сказала она, уперев руки в боки и прожигая взглядом нас с Доггером по очереди. — Это ты меня до смерти доведешь! Пастернак был готов в шесть, я же говорила. А теперь он остыл, и его можно выбросить. Даже Моисей не смог бы вернуть его к жизни! Если бы у нас была кошка, могли бы ей скормить!

Я знала, что ее огорчение направлено не только на нас, она переживает из-за того, что отец в больнице и за пределами ее сферы влияния, недоступный для ее советов и забот. Притворный гнев заменял миссис Мюллет слезы.

— Так хорошо вернуться домой, — сказала я и обняла ее. И сразу же отпустила, чтобы не привлекать лишнего внимания. — Я отчаянно нуждаюсь в вашем совете по одному важному делу. Но сначала пастернак! Мы должны съесть пастернак. Холодный пастернак — это мое любимое угощение. Отведите ж меня к нему.

Изображать из себя шута — дело нелегкое. Я пришла к выводу, что шуты явились на эту землю исключительно для того, чтобы удовлетворять нужды других людей и при этом совершенно забывать о себе.

Мы сопроводили друг друга в дом, и порядок был восстановлен.

За столом повисло уныние, вызванное новостями о том, что состояние отца не улучшилось. У Фели на щеке выскочил прыщ размером с кратер, но ей было наплевать. Ее левая рука безвольно лежала на колене, а правой она ковырялась в тарелке. Даффи внимательно читала что-то авторства Пирла С. Бака — плохой знак.

— Никогда не догадаетесь, кого я встретила, — начала я, пытаясь вырвать Фели из оцепенения. — Карла Пендраку.

— Тоска и уныние, — процедила она.