Трижды преданный

В коридоре послышались тихие быстрые шаги, приоткрылась дверь. Стас успел бросить скальпель под диван, повернул голову, увидел Ольгину мать. Та бледная, как дочь, шагнула в комнату, но тут раздался резкий звонок в дверь. Женщина вздрогнула, зачем-то прижала палец к губам и пошла открывать, Стас поднялся на ноги и отошел к стене. В коридоре раздались громкие голоса, потом звуки шагов, потом дверь распахнулась. Первым вошел плотный невысокий человек во врачебной форме, за ним суетилась мать Ольги, сунулась в комнату, но врач ловко оттеснил ее, оглядел Стаса с головы до ног, задержался на погонах, оценил звание и его растерянный – чего уж там – вид, и скомандовал:

– Посторонних попрошу выйти!

Мигом оценил обстановку, шагнул к дивану и поставил на пол объемистый пластиковый чемодан, откинул крышку и принялся деловито копаться внутри, зазвенел чем-то.

«Я не посторонний» – Стас счел за благо пока помолчать, тем более что формально он был именно посторонним. Пока посторонним, и еще сегодня утром думал, что скоро перестанет быть таковым, но Ольга решила по-другому. Решила в своей манере – за себя и за него, хорошо, что ее мать сразу позвонила будущему зятю, как только почуяла неладное, и тот примчался на зов, и успел, хоть и в последний момент.

Стас прошел мимо женщины, направился в кухню и вышел на балкон, подставил лицо солнцу. Тепло, хоть и конец августа, но в запахе ветра уже чувствуется близкая осень. А вот и тучи как на заказ, ползут с севера, тянутся вереницей, несут дождь и ненастье. Стас посмотрел вниз, на свою серую «ауди», верную развалюшку, латанную-перелатанную, но еще готовую послужить ему верой и правдой. Рядом стояла белая «газель» с красным крестом, водитель распахнул дверь и курил, сидя боком на сиденье и сбрасывал пепел на асфальт.

Стас вздохнул, глянул на свои ободранные руки. Это ерунда, до свадьбы заживет, как говорится, и это правда. Свадьбу они с Ольгой планировали на ноябрь, в конце августа собирались подать заявление, но сегодня все пошло к чертям. Хотя нет, не сегодня, а раньше, гораздо раньше. Лет семь назад все началось, или даже больше…

Минут через двадцать в коридоре послышались голоса – один громкий, уверенный, мужской, и пожилая женщина на его фоне шелестела бледно и неуверенно. Она явно просила врача о чем-то, но тот был непреклонен:

– Не могу, – сказал он, как отрезал, – обязан по долгу службы. Вашей дочери головой думать надо прежде, чем с жизнью счеты сводить. Не могу, – с расстановкой повторил он, попытался обойти Ольгину мать вдоль стены, но женщина преградила ему дорогу. Врач переложил чемодан в другую руку, шагнул вбок, но та повторила его маневр. Впрочем, шансов против здоровенного дядьки у нее не было никаких, и она отлично это знала, но продолжала наседать на врача. И Стас понимал, в чем тут дело. Он вышел в коридор, улыбнулся, как мог, дружелюбно, и сказал:

– Можно вас на минуту?

– Я спешу, у меня вызовов много, – буркнул врач, но, подумав, шагнул навстречу Стасу, вошел в кухню и поставил чемодан на табуретку. Ольгина мать умоляюще смотрела на Стаса и даже прижала ладони к груди и вот сейчас как никогда раньше была близка к обмороку.

Я сейчас, – сказал ей Стас, закрыл дверь с толстым матовым стеклом посредине, плотно закрыл, и повернулся к врачу.

Тот смотрел недовольно и даже ногой притопывал, точно собирался бежать с места в карьер. Удерживало его одно – полицейская форма на собеседнике, оружие в кобуре на левом боку и настойчивый тон – это Стасу наконец удалось. Он вытащил из нагрудного кармана и показал врачу свое удостоверение. Тот прищурился, вытянул шею и прочел шепотом: «капитан Чирков», отодвинулся, еще раз оглядел его с ног до головы. Стас убрал документ и спросил:

– Как она?

– Нормально, угрозы для жизни нет, крови потеряла много, много, но это не критично. Голова у нее пока будет кружиться, но это пройдет. Пару дней пусть дома посидит, фрукты, орехи ест, гречку, мясо. Успокоительное, само собой. Сейчас я ей вколол, до вечера ей хватит. Потом на перевязку сходит, потом вам позвонят, возможна госпитализация в стационар…

– Не надо, – тихо сказал Стас, и врач отлично его понял. Набычился, засопел, но молчал. Оба отлично знали порядок – о неудачливых суицидниках принято сообщать в ПНД, психушку, проще говоря. Ничего страшного в этом нет – подержат недельку-другую в отделении для тихих, понаблюдают и отпустят с миром. Но в базу внесут, на учет поставят, а это клеймо на всю жизнь: и о водительских правах можно забыть, и на приличную работу вовек не возьмут.

– Не надо, – повторил Стас, – мужик, будь человеком. Ну, ПМС у нее, ну, психанула, напугать меня хотела, чтобы женился побыстрее…

– Когда у баб ПМС, они посуду бьют, а не вены режут, – заявил врач, и повторил:

– Надо сообщить… А что я, по-твоему, в журнале укажу? Палец порезала? – прошипел он, глядя Стасу в глаза.

– Придумай что-нибудь, ты же врач, тебе виднее. – Стас прикидывал, сколько у него с собой наличных. Сумма получилась смешной, ее даже неприлично предлагать этому незлому, но упертому мужику. Оставалось давить на жалость: