Трижды приговоренный к "вышке"

Жаль только: этот старик-адвокат все копается. Возьмет и отправит Гарика снова в тюрьму. Они же «докажут», если возьмутся за нас! Они нам так докажут, что всем покажется, что мы убивали не только Иваненко, а что убили еще с десяток. Они теперь горой, один за одного. Сколько их, они же сгрудятся в стаю, крыло к крылу, станут на защиту. Ведь, если они не докажут, — им крышка, их надо сажать всех. И они ради этого нас не выпустят, они носом землю станут рыть, чтобы только доказать, как мы с Гариком виновны. Но, бригадир, ты не сильный, если не можешь скрыть, что был несчастным, тебя за это не любили и не будут любить. Нечестных не любят женщины! Моя жена чувствует, что я не виноват. Если бы она знала, что я виноват, — она бы не пришла ко мне…

В голове все путалось. Он боялся, боялся одного: третий пересуд будет, и Гарика, отсидевшего уже, заберут, добавят… А меня — к кирпичной стеночке… Как это звучит в песне? Стена кирпичная, стена окрашена…

Что же делать мне? Что мне делать?!

7

Гордий нашел Романова на своем заводе. Только что закончилась смена. Романов собирался домой не спеша. Увидев бывшего своего защитника на пороге кабинетика, кажется, заспешил.

Адвокат поздоровался, получив в ответ сухое «здрасте».

Романов расстегнул на плаще пояс.

— Присесть? — спросил пустым отсутствующим голосом.

— Если можно, задержись…

Романов хмыкнул.

— А хочешь — пойдем. По дороге потолкуем.

— Лучше пойдемте. Сюда сейчас прибегут шахматисты. У нас идет турнир на первенство завода.

— Ты не участвуешь?

— Завязал, — усмехнулся Романов.

— По какому разряду ты играл, я позабыл? По-моему, даже выше разряда? Кандидат в мастера?

— Вспомнили правильно. Но хватит, хватит… Было и быльем поросло.

— Так пошли?

Они миновали проходную, вахтер с любопытством оглядел Гордия, будто узнал его после того, как он, выписав пропуск, показал свое удостоверение. Он даже подморгнул ободряюще Романову, которого, видно, знал: мол, не бойся, парень!

Вскоре оказались на конечной остановке автобуса.

— Ты там же живешь?

— Не совсем. У мамы. Правда, зато рядом с заводом. Фу ты! Рядом с моим бывшим домом…

— Значит, пешочком минут сорок?

— Полчаса.

— Ну это для тебя. Для меня минут сорок-сорок пять. Сдал.

— Мне говорили.

— Вот как? Ну да, что скрывать-то? Старикашку хватила кондрашка.

— Поначалу в Москве?

— Все ты, оказывается, знаешь! Тогда договоримся. Я рассуждаю — ты молчишь. Затем ты будешь рассуждать — я стану молчать. Согласен?

Итак — первое. При опознании фотографии убитой Дмитриевский растерялся. Он убитую не знал. Следователь стал помогать ему. Фотографию даже надписали. Дмитриевский, незаметно будто, подглядел. Но ведь почти все видели, что он подглядел. Следователь, чтобы рассеять недоумение, сам стал помогать допрашиваемому, вроде он хотел показать и свою борьбу за истину. «Прошу подробно объяснить причины, по которым вы не хотели поначалу опознать фото Иваненко?» Дмитриевский вынужден был соврать: это-де от переживания. Суд, однако, все это посчитал достоверным. Один лгал, другой, придумав бытовую драму, помогал ему лгать. Почему суд с этим согласился?

Адвокат Романова спрашивает?

Но они же договорились: адвокат рассуждает, Романов — молчит!

Романов молчит. Больше ни слова!

Но он, правда, позволит высказаться. Когда адвокат пришел, Романов хотел показать ему на дверь. Невольно вырвалось: «Братишку жалко!» Но братишка братишкой, неужели адвокат думает, что Романов снова пойдет садиться на скамью подсудимых? Дмитриевский же, по мнению Романова, не просит вмешиваться!

— «Братишку жалко!» А суд, к примеру, в приговоре ссылается на показания свидетельницы Щербаковой. Она же заявляла, что внешность Дмитриевского, описанная ей в свое время покойной, не соответствует, как она выразилась, действительности.

— Вас не посадят, посадят меня. Оперативная группа, которая брала нас, награждена. Награждена свидетельница Щербакова министерством внутренних дел. Добавьте, был суд. Судил судья, прокурор, заместители, данные представил следователь. Их утвердил заместитель прокурора республики. Газеты дали статьи против Дмитриевского и Романова. Зачем адвокат ворошит дело?

— «Братишку жалко!» — Гордий усмехнулся. — А в ста шестидесяти протоколах допроса брата сотни неточностей, несуразной болтовни, ничего общего не имеющей с соблюдением законности!

— Не знаю! Я сидел, а не сажал!

— Не знаете? Нет, знаете! Вы же помните, что говорилось однажды на допросе. Вам приводили свидетельницу Крук. Вы не помните, что она сказала? Она сказала, что Светлана Иваненко рассказала ей…

— И что? Не помню!

— Она рассказывала, что Светлане нравился музыкант, но не пианист, а скрипач.

— Не знаю!

— Именно скрипач. Доренков. Об этом говорили и Тишко, и Каширина. Среднего роста, худощавый… Ну какой же худощавый ваш брат? Ходил по Криничному переулку. «Правда, хороший парень?» — спросила однажды Светлана у своей подруги Щербаковой.

— Володя Доренков… Да, это, пожалуй…

— Брата жалко! А еще чего-то жалко?

— И что? Но документы тех протоколов тогда пропали!