Тризна

Мальчиком я был крайне религиозен и должен признать, что даже вера в будущее всечеловеческое братство не приносила мне столь высоких и чистых душевных настроений, как молитва. Но когда мы с Липой, рука к руке, смотрели в ночное небо, я испытывал ту же сладость самоуничижения, то же стремление принести себя в жертву чему-то великому и прекрасному, какое испытывал лишь в самые экстатические религиозные минуты. И теперь-то я понимаю – наше революционное движение было не политическим, а религиозным, оно было порождено тем же самым стремлением возвыситься над своей телесностью, стремлением к чему-то неземному.

А наша с Ольгой человеческая, всего только человеческая любовь друг к другу возвращала нас на землю.

В земную грязь.