Тризна безумия

Крохотной Мэри-Джо хирурги клиники Майо удалили сразу оба глаза, после вынесенного консилиумом из шести наиболее значительных специалистов окончательного диагноза

- злокачественная опухоль сетчатки обоих глаз. Четыре дня спустя после операции девочка пожаловалась:

— Мама, мамочка, я не могу проснуться... Я не могу до конца проснуться».

РОЯЛЬ

Не исключено, что Рамон уже молвил неко гда: рояль — это мебель, вырядившаяся во фрак. Даже если он и не говорил, то ему следовало бы так сказать, дабы воздать по заслугам этому изумительному инструменту, являющемуся в первую очередь образцом архитектурного со вершенства.

Инструменты, равно как и люди, занимают разные ступени социальной лестницы. Поэтому между примитивным тимпаном и шарманкой, под которую залихватски гуляет по улицам вся нищая братия и которая подвигает эволюцию братии обезьяньей, существует разумная социальная дистанция. Покуда первый (то есть тимпан) по-прежнему пребывает в глухом и сумрачном веке ритма, второй (или лучше, вторая), подобно скрипке в руках незрячего, ступает вспять от цивилизации. Таков итог всей суммы деградировавших экспериментов, устраиваемых человеком с целью исследования ослепительной мелодической галактики.

Одним из наиболее бесправных представителей инструментального социума безусловно является аккордеон, растративший себя в густом чаду своего векового богемного бытия наряду с беспробудным пьянством. Аккордеон прямо-таки создан для кабака, беснующихся предместий и людской толпы. Это — настоящий бродяга, гуляка, покидающий мерзкую и зловонную улочку и замирающий подле дверей знатных домов, лишь бы только поглазеть на танцы.

Аккордеон появился на свет среди туманных пристаней, где и прибудет вовеки, окруженный затасканными и недужащими скрипками, повествующими всем прочим инструментам о некоем аристократическом роде, к которому они, судя по их словам, некогда имели честь принадлежать, но — увы! — вряд ли кто способен воспринять всерьез их струны, сотворенные из кишок бездумно умерщвленных котов и кошек.

Рояль же, в отличие от них, неизменно будет относиться к самым сливкам инструментального социума. Он чувствует себя в родной стихии среди шампанского и орхидей, там, где воздух напоен двусмысленным ароматом духов и где слова недосказаны, ибо остро отточенные ногти удушили их буквально в миге от признания.

Полагаю, что Рамон все-таки возвестил, что рояль неизменно облачен в праздничный туалет. Ничто не в силах соперничать с ним в уравновешенности, идеальном силуэте словно парящего в пустоте крыла ночной птицы, в действительности зиждущегося на четырех точеных опорах, хрупкость которых заключена в зыбком пределе меж свистом и бряцанием по клавишам.

Но вчера я повстречал рояль в некоем заведении где-то на самой окраине. Своим видом он походил на монарха, пребывающего в опале, или же на азартного игрока, брошенного из кресла игорного дома прямо на убогую скамью, предназначенную для бродяг, не уберегшихся от лап полиции.

Но даже там, в предместьях, он не утрачивает присущего ему достоинства аристократического инструмента, для которого куда как привычны веющие прохладой рассветы высшего общества. Тем не менее, вполне может сложится впечатление, что под безукоризненным сюртуком наверняка отыщется заплатка, которая сокрушит все величие франтоватых брюк.

С учетом всего вышесказанного единственное, что нам остается, — это коснуться наиболее чувствительных струн величавого столетнего старца хвалебной одой в газете, что я сейчас и исполнил.

ПРИЗРАКИ РАСКАТЫВАЮТ НА ВЕЛОСИПЕДАХ

В три часа ночи по городским улицам проносится на велосипеде загадочный человечек. Мне удалось встретиться с ним уже в самую первую ночь, как только я оказался в этом городке. Он летел, окруженный непостижимым фосфоресцирующим облаком, каковое я в первый момент счел эффектом, производимым некой особенно затейливой системой электрического освещения. Однако, на следующий день при помощи одного из постояльцев отеля все объяснилось:

— Между прочим, давешний велосипедист, с которым вы повстречались, на самом деле — мертвец.

И мне тотчас же рассказали диковинную историю о человеке, всю свою жизнь ездившем на велосипеде и, вероятно, благодаря той силе инерции, накопленной им за четыре десятка лет непрерывной езды, продолжающем крутить педали даже после своей кончины. В настоящее время он практически обладает статусом муниципального призрака. Герой местной богемы и любимец гуляющих в ночи, он не только давно никому не внушает страха, но и внушает толику спокойствия и самообладания одиноким женщинам, спозаранку поспешающим на первую мессу. Им гордится буквально весь городок, и не зря — ведь это же единственный в мире метафизический велосипедист!